ко рту пациента стакан. Тот, захлебываясь, обливаясь, сделал несколько глотков.
– Так, отлично, – деловито сказала. – Скоро очухается. Ты побудь с ним, а с тобой, Олежик, мы сходим к последнему на сегодня. Не будем терять время.
Они вернулись в отделение. По дороге медсестра сказала:
– Там сущий пустяк остался. Нужно укол сделать, а у меня, честно говоря, просто не хватает силенок, – кокетливо улыбнулась.
– Аминазин?
– Та да. Задница деревянная, игла ни в какую. И все забывают назначить физиотерапию, чтоб размягчить. Я сегодня напишу как раз.
В восьмой палате все вели себя тихо. Или спали, или притаились. Или это было действие лекарственных препаратов.
– Вон тот, – указала медсестра. Она заправляла шприц, не особо заботясь о наличие пузырей воздуха.
Он сел на койку, скинул одеяло. Пациент удобно лежал животом вниз, с открытыми глазами, со рта прямо на подушку натекала пенистая слюна. Он оголил ему ягодицы. На худосочном волосатом заде красовались синюшные, бугристые узлы. Будто под кожей были вшиты десятки булыжников. На узлах кое-где виднелись запекшиеся точки уколов, а так же рубцы от хирургических иссечений.
– Из-за таких, как этот, человечество и погибнет, – заговорщицки прошептал сосед по койке, повернувшись к Олегу. – Не нравится ему жить здесь, вот он и накличет беду.
– Спи, олух, – небрежно осек больного. Протер спиртовой ватой часть ягодицы. Пациент вздрогнул, мышца на лице задергалась.
– Я не могу спать. Никак это невозможно. Он снова следит за мной.
– Трамвай, что ли? – усмехнулся.
– Это не смешно, – обиделся больной. – Это страшно. Огромные круглые глаза-фары. Смотрят прямо сквозь решетку. Я пытаюсь закрыться, но они слепят и не дают заснуть.
– А ты уверен, что это трамвай? А вдруг это поезд?
На секунду больной замешкался, удивленно уставился.
– Я, по-твоему, не могу отличить трамвай от поезда?
– Ну, ты же только фары видишь. А фары слепят. Как можно из-за них разглядеть?
– Я знаю, что это трамвай, – убежденно произнес. – Он меня преследует. А когда находит, то начинает рассказывать о конце света. А конец света неминуем. Трамвай съехал с рельс – и теперь планета съедет с рельс, это очевидно.
– И как быть? – спросил он. Привстал, уперся коленом в койку и вогнал с размаху шприц в ягодицу. Мышца была каменисто крепка, неподатлива, напряжена. Игла вошла на треть. Он грузно насел, проталкивая ее вглубь. Потихоньку острие разрыхляло плоть и уходило дальше.
– Да все уже, – вяло ответил больной, наблюдая за процедурой. – Мир летит к чертям, Земля наша матушка летит к чертям. Со страшной скоростью. И мы бы все тоже уже давно улетели, но нас спасает то, что мы прикреплены к поликлиникам.
– Это точно, – сдавленно сказал он и стал, придерживая, бить кулаком по поршню, будто молотком. Нехотя, по чуть, на десятые миллилитра, лекарство растекалось в организме пациента. Тот лежал
