однозвучному шуму воды в арыке, потом прошла мимо высокого Рустамова забора, так же привычно прислушалась к тому, как твердо постукивает спелая айва на свесившихся через забор ветках. Конечно, постукивание айвы ей только мерещилось – так же, как и то, что дорога освещена звездами. Ветра ведь не было, и плоды висели на ветках тяжело, неподвижно и беззвучно.
Наконец она прошла по асфальтовой дорожке между кустами ежевики и, доставая ключ, остановилась у двери своего дома. Дорога домой была благополучно пройдена, и, как всегда теперь бывало, Лола вздохнула с облегчением.
Как выяснилось, радовалась она преждевременно. Темная фигура поднялась со стоящей в ежевичной тени скамейки и медленно качнулась к ней.
– Долго домой ходишь, – услышала Лола и вздрогнула от неожиданности.
И тут же успокоилась: никакой неожиданности в появлении этого человека не было. Хотя и радости не было тоже. Но к отсутствию в своей жизни каких-либо радостей Лола давно уже привыкла.
– Опять ты меня караулишь, – вздохнула она. – Ну что тебе не спится, а?
Глаза ее настолько привыкли к темноте, что она различила, как лихорадочно сверкают глаза у ее собеседника, и ей все-таки стало не по себе. Вообще-то Мурод был незамысловат, и все, что он мог сказать и сделать, Лоле давно было известно. Но ведь кто его знает, не придет ли в затуманенную анашой голову что-нибудь новенькое.
– Тебя хочу, – незатейливо ответил он.
– Хочется, перехочется, потерпится, – усмехнулась Лола. – Иди спать, а то мать ругаться будет.
Обычно в ответ на это Мурод начинал ныть, уверяя, что ему хватит одного раза, и ничего ведь с ней не случится, если она ему даст, а он все сделает так, что она будет довольна, и пусть не обращает внимания, что он ростом невысокий, ведь член у него стоит хорошо, крепко… Мурод называл вещи своими именами с особенной отчетливостью, присущей человеку, который говорит на неродном языке.
– Да пошел ты!.. – рассердилась Лола. – Дай пройти, придурок недоделанный!
В конце концов, сколько можно выслушивать его хамские требования со снисходительным терпением! Раз не поставила его на место, другой, третий – вот он и наглеет с каждым днем. Вернее, с каждым вечером, когда встречает ее у двери с одной и той же опостылевшей претензией.
Обычно Мурод тащился за нею в подъезд, повторяя свое дурацкое «хочу» снова и снова до тех пор, пока она не захлопывала у него перед носом дверь квартиры. Но сегодня он был настроен иначе, не зря Лоле сразу показалось, что глаза у него сверкают как-то слишком возбужденно.
– Кого недоделанный? Меня недоделанный? – прошипел он и схватил Лолу за руки так крепко, что она вскрикнула. – Я тебе покажу, как обзываться, сука! Всем даешь – мне не даешь, целка себя показываешь?
В другой раз Лола, может быть, засмеялась бы над этими его словами – очень уж возмущенно он требовал ее благосклонности, как будто отстаивал свои законные права! – но сейчас ей было не до смеха. Мурод сжимал ее запястья так, что у нее чуть искры из глаз не сыпались, и в его голосе вместо обычных интонаций капризного переростка слышалась настоящая угроза. Да и похоже было, что сегодня он не обкурился, как обычно, анашой, а принял что-нибудь покрепче – героин, скорее всего.
– Мурод, я устала на работе, – стараясь, чтобы голос звучал без дрожи, сказала Лола. – Пусти, я спать пойду.
– Ты со мной спать пойдешь, – все с той же зловещей, шипящей интонацией заявил он. – Ты теперь всегда со мной будешь спать, когда я тебе скажу.
Черт его знает, что такое с ним произошло, отчего он стал таким решительным! Может, просто захотел наконец самоутвердиться, настояв на своем, и даже, скорее всего, именно это. Но ей-то какая разница, что с ним произошло? Вырваться бы поскорее…
– Открывай дверь! – скомандовал Мурод.
– Как же я открою? – вкрадчиво возразила Лола. – Ты меня за руки держишь, я ни ключ не могу достать, ни даже в подъезд войти. Отпусти, Мурод, я ключ достану…
Лола надеялась, что, как только он ее отпустит, она успеет заскочить в подъезд и захлопнуть дверь. А в углу за дверью она недавно спрятала железную палку, которую можно будет вставить в дверную ручку, чтобы успеть вбежать в свою квартиру прежде, чем Мурод все-таки ворвется в подъезд.
«Опять стекла перебьет», – с мгновенной тоской подумала она, представляя себе все его действия в их унылой последовательности.
Но с разбитыми стеклами так или иначе приходилось мириться, и хорошо бы это оказалось единственной неприятностью сегодняшнего вечера.
– Думаешь, дурак, да? – хмыкнул Мурод. – Я тебя отпущу – ты опять убежишь, да? Не-ет… – протянул он с той самодовольной интонацией, которая присуща невменяемым людям, когда они восхищаются своей сообразительностью. – Ты сегодня со мной будешь спать,
