давно собираюсь обговорить его…
Иоанн Васильевич предложил гостям присесть рядом со столом, но матушка заспешила:
– Хватит уж мне время занимать.
– Да нет, ты присядь, княгинюшка, – попросил митрополит. – Может, и ты чем поможешь, что присоветуешь. А дело-то у меня такое, что каждым русичем, да каждым нашим гостем, как бельмо на глазу, примечается. Храм-то наш Успения Богородицы совсем обветшал. Ну, где это видано, главный кафедральный собор в центре обширного княжества чуть ли не бревнами подпирать надо, чтобы не завалился? Или мы нищие совсем? Иль, может, нам снова митрополию во Владимир переносить, где хоть главного храма можно не стыдиться?
Владыка заговорил о том, что его в последнее время волновало беспрестанно. Потому он как-то быстро распалился, и его добрая улыбка сменилась горестной складкой между бровями, отчего все лицо его настолько переменилось и погрустнело, что великому князю стало жаль его, как ребенка.
– Кто же против? Ты, отец мой, присоветуй, как быть, чем помочь тебе, разве я откажу?
– Да ты бы сам должен давно за этот собор приняться! Ведь нынешний-то сколько лет стоит? Еще великий князь Иван Калита его строил – полтора века назад. Ты же, судя по всему, хочешь сильным властителем сделаться, не в пример отцу твоему, обиженному судьбой и братьями. Храм престольный – это лицо государства и государя его. А коль лицо твое все перекошенное стоит, – ну какое может быть к тебе почтение?
– Усовестил, владыка, совсем усовестил. Только сам знаешь, весь прошедший год с казанскими басурманами окаянными дрались, то одна стычка, то другая. Лишь в нынешнем сентябре Казань сдалась на полную нашу волю. А надолго ли – не ведаю. У этих поганых известно, чего клятвы стоят. Сегодня Аллахом клянутся хранить мир вечный, а завтра снова грабить идут. До строительства ли мне было? Один Господь знает, сколько этот год война стоила… Перед тем Махмут-царь со всей ордой своей на нас двинулся, сколько переполоху наделал, месяц полки собирали! Хорошо, он с Ази-Гиреем Крымским по пути сшибся, нас Бог миловал. Ныне же молю Господа, чтобы удалось перезимовать благополучно, чтобы голод нас не одолел, сам, небось, помнишь – снег в мае три дня лежал в Москве, а 2 июня, когда все уже посажено было, мороз ударил. Все это – затраты непредвиденные.
– А я тебе так скажу: на Божье дело станешь жалеть – больше потеряешь. Если бы наши предки перед началом каждого строительства рассуждали о нужде да о трудностях, до сих пор на Руси ни одного бы храма приличного не было. Ты начни только, все Бог пошлет – и удачу, и деньги. Вон матушку твою Марию Ярославну в пример тебе поставлю. Нигде не ходила, не кланялась, не просила. На свои деньги церковь Вознесения как перестроила?! Любо-дорого посмотреть – стоит, как невеста нарядная, сердце радует. И мастера завидного Ермолина отыскала, и каменщиков умелых…
– Отец мой, не хвали ты меня так уж, – молвила, наконец, и Мария Ярославна, – сыновья ведь тоже мне помогали, в государевых мастерских камни-то
