(и многих других) с другой стороны, содержится как предчувствие, предмыслие в творчестве Ибсена, в частности, в пьесе «Гедда Габлер». Несомненно, пусть только как мы уже говорили, как предмыслие и предчувствие. Именно поэтому к пьесе столь часто обращались в XX веке, продолжают обращаться уже в веке XXI.
Наука, философия, психология, политика, история, всё это, как в воронку, всосала в себя «Гедда Габлер», а на поверхности осталась печальная и озорная женщина, которая не может вместиться в окружающий её мир.
Но было ещё одно явление, которое создал мощный исторический катаклизм предыдущего века, который определил и социальную природу Гедды Габлер, и, одновременно, её мятеж. Речь идёт о буржуазии, о буржуа. Соответственно о буржуазном браке. Добавим, и о «мещанской интимности», о которой говорилось выше.
Если признать, что с XVIII века начинается современная Европа, современный западный мир, если признать, что наиболее значимые события XVIII века, которые и создали современную Европу, это Великая французская революция, Просвещение, промышленная революция, то движущим нервом всех этих великих исторических явлений оказалась буржуазия.
Когда Великая французская революция выдвинула «безумный» для своего времени лозунг «Свобода. Равенство. Братство», то он, прежде всего, стал вызовом «буржуа против аристократов».
«Особым предкам», «особому предназначению», «голубой крови» было противопоставлено равенство возможностей, открытая состязательность «здесь и сейчас», которую исторически выиграла буржуазия.
Когда промышленная революция стала стремительно развивать товарное производство, которое было невозможно без столь же стремительно развивающегося финансового сектора, выяснилось это призвание буржуазии.
Когда Просвещение создало культ знаний, когда социальная конкуренция через знание отодвинула любые аристократические привилегии, выяснилось, что и это призвание буржуазии.
Если «буржуа» рассматривать как основной дискурс этого времени (весь XIX век), то это и энергия, и меркантильность, и успех, и неразборчивость в средствах для достижения успеха, и вера в знания, и убеждённость, что знания должны трансформироваться в деньги, иначе, зачем они нужны.
«Буржуа и деньги» стали почти синонимами. Какая-то ступень человеческой окультуренности
…изящество, изысканность, порой на грани маньеризма, наследие аристократической культуры…
безвозвратно ушла в прошлое, началось и постепенно изменило облик человека и цивилизации, что-то новое, мощное, сильное, на грани вульгарности и беззастенчивости вошло (стало входить) в жизнь.
Кажется, Т. Карлейль[335] сказал, что «Великая английская и Великая французская революции были совершены революционерами-мещанами». Можно соглашаться или не соглашаться с этими словами, но отмахнуться от них невозможно. Особенно на закате XIX века, не говоря уже о XX веке.
