захватить с собой кота, чтобы тот унюхал провонявшую рыбу!
Через мгновение чьи-то руки уже отрывали Леса от Гомера, у которого лицо и щека распухли от его ударов, одного сильного, одного вскользь. Сам Лес не помнил, как вихрем обежал вокруг стола и выбросил кулаки, а затем и себя самого на этого нахала. Они повалились на пол, опрокидывая стулья и проливая пиво, под пронзительные вопли девицы. Чарли брюзжал, Джек пятился назад, а Джонни каким-то образом удалось их разнять.
– Приберегите это для Отдела расследований, – сказал Джонни. – Черт возьми, Лес, успокойся. Гомер не имел в виду ничего плохого, ему просто нравится время от времени шутить.
– Впредь никогда ничего не говори про мою Хелен! – пригрозил Лес. Прозвучавшая в его голосе ярость расплавила бы камень.
– Ну хорошо, хорошо, – пробормотал Гомер. – Я никого не хотел обидеть. Это была просто шутка, я веселый человек – ха-ха, кря-кря, вот я какой. Мне жалко Томми, мне жалко Рыжего, но нам нужно возвращаться к работе, и у меня есть хорошее дело. Не нужно кипятиться. Я не виноват в том, что когда ты взял ее с собой на крышу Эмпайр-стейт-билдинг, налетели самолеты.
– Гомер, и ты тоже уймись. Я даже не знаю, что хуже – твои тупые шутки или взрывной характер Леса.
Но Лес в этот момент решил, что непременно убьет Гомера. Всадит ему в брюхо жирную пулю калибра.45 и будет смотреть, как тот истекает кровью в сточной канаве. Гомер будет звать маму, будет умолять, чтобы к нему привели священника или врача, будет просить у Леса прощения, уверять его в том, что он не хотел обидеть Хелен, но Лес будет просто хладнокровно смотреть, как жизнь вместе с кровью покидает его, растекаясь по земле красными ручейками.
Так что когда Джонни вернул всех за стол, крикнул Винсу, чтобы тот принес еще пива и кока-колы для Леса и вернул собранию хоть какое-то подобие порядка, это была совсем не та победа, какой он ее считал. Просто как только Лес вынес Гомеру смертный приговор, его тотчас же захлестнуло абсолютное спокойствие. Ему сразу же стало хорошо. Никакой ярости, никакого жжения в груди, а только радующий глаз образ Гомера, плавающего в луже крови в какой-то грязной подворотне, продуваемой всеми ветрами. Вот так с ним бывало всегда: быстро вспыхнуть и быстро погаснуть.
– Ну хорошо, – сказал Гомер, – я постараюсь еще что-нибудь разнюхать. Пожалуй, Лес прав, и нам нужно собрать побольше данных, перед тем как сделать скачок. Мы вернемся сюда, разделим улов и разбежимся в разные стороны до тех пор, пока нам не нужно будет снова наполнить свои карманы. Но это значит, что дело придется отложить на неделю, может быть, на две. Я полагаю, тридцатое июня. Встречаемся здесь двадцать восьмого июня, двадцать девятого я объясняю вам, что к чему, и тридцатого мы выходим. Все согласны?
– Мне бы очень хотелось, чтобы все прошло абсолютно гладко, – сказал Джонни. – Эти козлы из Отдела полагают, что после Висконсина мы в бегах, испугались, разбежались, забрались под одеяло… Я хочу провернуть чистое, красивое, крупное дело, просто чтобы показать этим ублюдкам такую-то мать.
– Послушай,
