с постным салатом отодвинул.
После обеда матушка по обыкновению отдыхала. Николенька вышел на двор, а Петруша с Кирюшей уже тут как тут.
Петруша, захлебываясь от возбуждения, стал рассказывать.
– Дядька Ефим давеча заглядывал на кухню. Когда наши дворовые за стол-то сели, он туда же. Да не ест, а все по сторонам глазами зыркает.
– А ты чего?
– А я сижу себе на сундуке. Он мне и кричит: «Чего сидишь? Ложка не кошка – рот не оцарапает. Иди обедать».
– Не хочу, – говорю.
– Как не хочу. Из разговоров щи не сваришь, – и тащит меня к столу.
– Ешь!
А мне ломоть в горло не лезет. Сыт уж, в погребе от сколько съели.
– Ой-ли, да где же это тебя так угощали, что от обеда отказываешься? – все твердит дядька Ефим.
– Тут я подскочил и наутек. Едва дух перевел. Кирюху увидал и сразу сюда.
– Да-а, видно догадался он. Нехорошо все это получилось.
– Дядька Ефим ремнем пороть станет, ежели узнает.
– Не-ет. Он добрый. Да и матушка ему не позволит, – сказал Николенька. – Но надо вас выручать.
Николенька присел на корточки, стал рассматривать камешки на дороге.
– Вот что, придумал. Надо подозрение отвлечь. Где у вас ключ запрятан? Пошли.
В старом липовом парке был овраг, спускавшийся к реке. Одна липа склонилась к земле, так, что скребла своими ветвями землю, будто громадными крючковатыми ручищами. У корней дерева была расщелина, там, в глубине, устроили ребята тайник. Ключ взяли. Вернулись на двор. Осмотрелись. Никого. Забрались в погреб. Вынули кость от окорока. И погреб закрыли.
Неподалеку жил дворовый пес – Тимка. Вечно голодный, он бродил целыми днями среди усадебных построек, а по ночам лаял звонче всех легавых на псарне. Матушка все сердилась – спать ребятам не дает. Хотели свести в лес или пристрелить. Но пожалели.
В Тимкину будку и кинули друзья мясистую кость. У пса даже глаза заслезились. Не ожидал он такого щедрого подарка, схватил кость в зубы и смотрит на своих благодетелей.
– Да ешь, ешь же ты поскорее…
А он положил кость на землю, и все стоит не шелохнувшись, словно удивляется. Наконец, облизав ее и зажав между лап, стал грызть…
Наутро следующего дня, к завтраку, в столовую пожаловал сам мосье Тильон. За ним вышагивал дядька Ефим. В правой руке он тащил за шкирку бедного Тимку. Тот иногда жалобно подскуливал, и как-то виновато, с недоумением поглядывал на своего экзекутора.
– Попался, тать. Вот кто наши припасы таскал. Кости-то раскидал вокруг конуры.
– Что прикажете делать с этим воришкой? – спросил у Софьи Алексеевны мосье Тильон.
– Вот уж и не знаю что, но надо наказать.
– Утопите его в пруду? Камень на шею
