голосу, Минька Прыщ – издали кричит:
– Эй, Федуло! В ухо надуло?
Глава 2
Стопами апостолов
– …Федуло – в ухо надуло!..
Вдруг совсем рядом раздался взрослый голос:
– Тебе что, правда в ухо надуло, парень?
– А тебе, дядя, никак в другое место надуло? – спросил Федька с привычной, уже въевшейся в него, как смоляная сажа, грубоватостью и лишь затем приоткрыл глаза.
Подошедший был, судя по виду, деляга тот еще: здоровенного роста, в бежевом плаще, в начищенных башмаках, в бежевой, под цвет плащу, фетровой шляпе. На эдакого всем скопом навалиться где нибудь в подворотне, раздеть да продать все это здесь же, на Сухаревке, – мешков на пять картошки небось потянет, эдак и зиму можно перезимовать, не помереть с голодухи.
Однако подумал об этом Федька так, безотносительно, в мечтаниях одних лишь. Ибо – ну и здоров же был этот Бежевый! Если к полдюжине таких горе богатырей, как он, Федька, еще полдюжины наподобие Миньки Прыща прибавить, ему, Бежевому, с ними управиться – все равно что дюжину тараканов раздавить.
Но на Федькину грубость Бежевый отозвался вполне даже миролюбиво:
– Если правда надуло, – сказал он, – то пойдем, я тебе мазь дам согревающую, может, подлечишься.
Ох, наслышан был об эдаких добреньких дядечках Федька. Из их брата, из беспризорников, одни, поддавшись на чужую доброту, уже Беломорканал роют, а над другими вообще вытворили такое, что и подумать тошно. Плохо тут, в Москве, верилось в бесплатную доброту. Настоящие добренькие – Федька так полагал – небось еще при царе Николашке Кровавом все перемерли. Не для добреньких времена нынешние.
Впрочем, Бежевый был похож лицом на доброго по настоящему, такие хоть и изредка, а тоже все таки иногда попадались. Старушка вот одна была – в прошлом году за так печеньем два раза его угощала.
Где она, интересно, сейчас? Должно быть, уже на кладбище. Добрые – они долго сейчас на свете не больно то живут.
Мазь для ушей Федьке нужна была, как мартовскому зайцу клизма. Это Минька придумал: раз он Федуло – значит, и «надуло».
Но Бежевому говорить этого он не стал, а лишь протянул – голосом на всякий случай уже не грубым, а слезно жалостливым:
– Вы мне, дядечка, лучше рупь дайте – я сам чего надо куплю… (Про себя же подумал: «А вот мы и проверим, какой ты добренький!»)
Гляди ж ты!..
– Держи, – сказал Бежевый, и рублевка тут же очутилась у Федьки в руке. – А мазь все таки – пошли, дам, – добавил он. – Да не бойся ты, я доктор. Читать то умеешь?
– Ну – так… – ответил Федька неопределенно. Вообще то он читать умел, даже выпуски про Шерлока Холмса читал втихаря, но скрывал это от остальных мазуриков, чтобы не засмеяли, не любят здесь больно то грамотных.
– Тогда читай. – Бежевый протянул ему какую то небольшую бумаженцию.
На ней было написано: «Доктор Непомнящий Викентий Иванович. Ул. Мясницкая, дом 8, вход со двора. Прием с 2 часов дня до 6 часов вечера».
– Так
