дети, – сказал мне мой ангел мне в тот памятный вечер, – ответственные, самостоятельные, знают, чего хотят.
«В отличие от меня», – подумала я.
Промывание мозга
Мне было очень стыдно заходить вместе с ангелом в мою комнату. Стоило мне ощутить приступ этого стыда, как он мгновенно отреагировал:
– Свет, я уже говорил тебе, что вижу твою комнату каждый день, знаю здесь каждый уголок. Тебя устраивает твоя квартира, дом, в котором ты живёшь?
– Нет, – воскликнула я, – тут тесно, некуда вещи положить, мебель вся старая…
Светозар внимательно слушал, как я перечисляю многочисленные недостатки своего жилища.
Потом опять спросил:
– А как ты хочешь жить? В какой квартире, в каком доме? Что должно тебя окружать?
После этого вопроса у меня всё сжалось внутри. Он ни жестом, ни словом не осудил меня за то, как я живу. Более того, он расположился вполне комфортно на моём стареньком диване. Так, словно жил в этой комнате много лет. Он принимал меня такой, какая я есть – с этим продавленным диваном, засаленными обоями, потемневшим от пыли и паутины потолком. Чувство вины и стыда за мою жизнь накрыло очередной волной, скукожило мои внутренности. Мне было страшно мечтать о какой-то другой квартире или о другом доме. Мне казалось, я везде чужая на этой Земле, и недостойна той комфортабельной обстановки, картины которой мелькали со страниц глянцевых журналов и с экрана телевизора.
– Что ты чувствуешь сейчас, Свет души моей? Что мешает тебе ответить на мои вопросы?
К горлу подступил комок. Я перевела взор со своих расслоившихся ногтей на его лицо, на совершенные, полные гармонии черты, и поймала его взгляд. Каким был этот взгляд?
Как бездонное небо, как звездный небосвод – беспристрастный, глубокий, всеобъемлющий. Если бы я уловила в нём по отношению к себе хотя бы частичку жалости или порицания, я бы не смогла удержаться от слёз, и разревелась бы. Но он не давал мне для этого никакого повода. Он задал свои вопросы и ждал на них ответы.
Я села рядом с ним. Светозар взял меня за руку, твёрдо повторил вопрос:
– Если не можешь сформулировать свои желания, тогда опиши, что ты чувствуешь?»
– Я чувствую страх. Боюсь, что ты меня осудишь. Я чувствую стыд за то, как живу. Я чувствую тяжесть вины за то, что допустила такое падение, грязь, запустение и нищету. Ты такой прекрасный, светлый, уверенный, всемогущий сидишь в моей захламленной конуре. А я даже не Золушкой себя чувствую, а девочкой-дауном, – сопливой, бородавчатой, в коростах и с шипами.
– Хорошо. Образно. Прочувствованно. И даже несколько театрально, – похвалил он, или не похвалил, а сыронизировал, – продолжай. Только не забывай, Свет, что с моей лёгкой руки на тебе могут появиться и шипы, и бородавки.
– Мне мешает страх. Когда я смотрю на тебя, я понимаю, что хочу другой жизни. А когда смотрю на себя, хотя бы в это зеркало, – я показала на свой
