уже шагаешь по дороге из жёлтого кирпича в Изумрудный город».
Мне стало невыразимо тоскливо. Я решила жить быстро, как герои рок-н-ролла, каждый день – как последний. А о смерти к тому времени уже почти всё знала.
Впервые поняла, что живое хрупко и может погибнуть в любую минуту, когда мне было лет семь или восемь. Бежала за автобусом наперерез через площадь. Площадь была покрыта сизым шевелящимся ковром голубей, клевавших хлебные крошки. Я бежала, голубиное покрытие мгновенно превращалось в ковёр-самолёт. Мне и в голову не пришло, что птица может не взлететь, не увернуться. И вдруг под ногой – что-то скользкое, мягкое, хрустнуло. Воробышек собирал крошки подле голубей. Я ощутила необратимость прошедшего времени глаголов: больше не собирает – и никогда не будет. Баюкала в ладонях ещё тёплый трупик.
Взрослые за спиной перешёптывались:
«Может, закопаем птичку под деревом? Девочке легче станет».
«Не трогайте, первый опыт смерти. Надо пережить, осознать».
Вскоре все разошлись, а я осталась одна посреди площади. Воробышек на ладони был уже холодным.
Позже в жизни возник Хирург и я узнала, как приходит смерть. Больно, но буднично. И ничего ты с ней не поделаешь.
С бабушкиных похорон тоже все родственники расходились, обсуждая какие-то мелкие домашние дела, каждый в свой будний день. А она осталась одна под каменной плитой за оградой кладбища.
Часто мне потом снилось, что она по-прежнему с нами, но словно не в нашей квартире, а в какой-то чужой. И песок летит в раскрытые окна, заметает полы, столы, шкафы, и мы уже по горло в песке, не можем пошевелиться. Она просила вымести песок из дома. Я рассказывала о снах родителям, мы возвращались на кладбище и укрепляли могилу: почва оказалась песчаной – и памятник проседал, сгибался к земле, чуть не падая.
В день поездки на кладбище покупали цветы, и папа говорил, что нет смысла делать крюк от дома к цветочному магазину, чтобы потом возвращаться обратно на автобусную остановку, что цветы можно купить у дороги перед кладбищем. Мама ворчала: «Математик! Ничего-то о жизни не знаешь». Однажды и я увидела, как нищие забирают еду и сигареты у покойников – и поняла, почему мама заставляла нас делать этот крюк.
Гуляя сегодня по Зареке, мечтала, что мы с Джексоном будем, как Орфей и Эвридика. Мимолётная встреча летом, зимой – разлука и царство тьмы, но если я начну замерзать, он придёт и согреет, спасёт меня своим танцем. Или как Геро и Леанр: ночью я зажгу в комнате свет, он переплывёт зарецкое болото, и мы уже никогда не расстанемся.
«Ты мой свет в окошке», – твердила мне покойная бабушка.
Евгений Романов, в нашем веке
Он узнавал птиц по голосам и мог исцелить любое мохнатое существо. В городе к нему обращались не иначе, как Евгений Романов или доктор Романов. Уважали все, кто любит животных. В северном краю животные – залог тепла и уюта в доме.
Антрацитовый блеск глаз скрадывала лёгкая седина на висках. «Рано, Жен», – сокрушалась мать. Но только таким он
