смерть в результате автомобильной катастрофы. Почти драматургический финал, который придумали древнегреческие мойры, которые управляют судьбой человека.
Камю хочется не только читать и перечитывать, но и думать над прочитанным, разговаривать с другими, чтобы с кем-то делиться своими мыслями. И когда читал, когда думал, когда делился с другими, не покидала мысль, что Камю и мир, в котором он оказался, не совпали в чём-то очень существенном.
Камю называют моралистом, но не в обыденном значении этого слова. Он никому не читает мораль, просто через него, как ни одного другого, писателя или мыслителя, особенно отчётливо видно, что XX век, в котором он жил, самый умный, самый проницательный из всех предыдущих веков, поэтому самый горький, самый скорбный, XX век оказался после всего, после того, как Бог, последнее утешение, последнее упование, умер, остались мы лицом к лицу с абсурдом человеческого существования.
Камю говорит, «абсурд не в человеке и не в мире, но в их совместном присутствии», «абсурдно, что мы рождаемся и абсурдно, что мы умираем», «великий вопрос жизни, как жить среди людей», одним словом, «всё не так», и это то ли приговор, то ли просто горькая усмешка, ничего не поделаешь, надо жить, всё равно не из мира, не из самого себя, не выскочишь.
Но Камю не скептик, не нигилист, тем более, не циник, он моралист, который не читает морали, поэтому он может сказать: «существует на свете нечто, к чему надо стремиться всегда и что иногда даётся в руки, и это нечто – человеческая нежность».
Нежность вопреки всему, вопреки самому миру, вопреки самому человеку в этом мире.
Он и Она, сколько было в литературе подобных сюжетов, сколько ещё будет, и каждый раз не покидает ощущение, недосказанности, недовыговоренности. Дело в бессилии самих слов, они в состоянии только растормошить, что-то разбудить, не более того.
В очередной раз Он и Она в рассказе Камю.
Он, когда-то студент права, теперь продавец тканями, которые всё труднее и труднее продавать.
Она просто жена. Когда-то лёгкая, подвижная, занималась гимнастикой, теперь грузная, передвигающаяся с трудом, с постоянной одышкой.
Он меньше её ростом, её раздражает его резкий, жадный смех и чёрные глаза навыкате, во всём остальном не на что жаловаться. Она знает его всем сердцем, нуждается в нём, в его силе, даже в его маленьких причудах, к тому же у них не было детей, он стал её ребёнком, слабым и беззащитным ребёнком, которому Она так нужна, вот и сейчас, большая, грузная, в бедной гостинице в оазисе, среди пустыни, Она крепче прижалась к нему, положила руку ему на грудь, так как делала всегда, все эти двадцать лет, согретая его теплом, каждую ночь, везде вместе, даже больная, даже в поездке, как вот сейчас, и Она мысленно назвала его тем ласковым, интимным именем, которое когда-то дала ему в минуты любви.
Знала, что не проснётся, не услышит.
Она не хотела ехать с ним в эту поездку, просто
