наряду с сочинениями Андре Бретона, Арагона и Кокто – ведущие журналы современного искусства, такие как «Dada» и «Bleu», но после 1922 года, когда ему исполнилось двадцать четыре, Эвола не написал ни одного стихотворения и не рисовал картин более сорока лет. В этом он хотел следовать примеру Рембо.[100]
Таким образом, становится понятно, что в духовном и философском плане он избирает курс, всецело отличный от того, коим следует большинство сегодняшних интеллектуалов, чей путь проходит от Декарта к Гегелю, Марксу, Сартру и франкфуртской школе. Курс Эволы был таков: Платон, Сенека, Спиноза, Вико, немецкий идеализм, де Бональд, де Местр (кто, подобно Монтескье, верил, что феодальный режим был самой совершенной из когда-либо существовавших на земле формой правления, и убедил в этом – посредством своих произведений – не только Эволу, но даже Генона), Доносо Кортес, Ницше, Вейнингер, Шпенглер и Михельштедтер.
Естественно, мы уделяем внимание развитию лишь политической мысли Эволы, и в результате практически не упоминаем имена таких важных (если не самых значительных в жизни Эволы) философов, как Артуро Регини и Рене Генон. В итоге мы установили суть политических воззрений Эволы: его отношение к правителям и тем, кем управляют, к аристократии и демократии, к духовно обоснованному господству, с одной стороны, и правительству, приспособленному для всеобщего благополучия – с другой. Эвола хотел выстроить единое, взаимосвязанное и поэтому неумолимое мировоззрение, которое включило бы все эти элементы и вело к целостности. Благодаря этой внутренней согласованности почти невозможно удалить один элемент и заменить его более «приемлемым». Один момент логически приводит к следующему, вынуждая либо принимать, либо отвергать это мировоззрение целиком. Оно неразделимо.
Философский период
«Академические» философские взгляды Эволы восходят к немецкому идеализму, а через него к Платону. Они противостоят воззрениям итальянских придворных философов того времени, Джованни Джентиле и Бенедетто Кроче, хотя и происходят из одного и того же источника. Несмотря на это, последние ценили идеи Эволы и даже печатали его в своем главном журнале «Laterza». Сильную волюнтаристскую черту Эволы, решительно отделяющую его от Кроче и Джентиле, можно вывести, с одной стороны, из Ницше, с другой – из французского персонализма, работы основных сторонников которого (Секретан, Лашелье, Амлин и Ланьо) он внимательно изучал. У Ланьо Эвола позаимствовал эпиграф для книги «Очерки о магическом идеализме», которая несет отпечаток образа его мыслей 1923-1925 гг. и содержит ядро всех позднейших взглядов. Эпиграф – свидетельство того, что чисто теоретическая философия барона не удовлетворяет. Эволу, как в ранней художественной, так и в поздней политической деятельности, интересует «разрыв уровней» в «совершенно ином» измерении. Эпиграф такой: «Философия – это ход мыслей, который, в конце концов, замечает несоответствие самому себе и осознает
Julius Evola,
