истории культуры произведение, как «Закат Европы». Эвола перевел эту книгу на итальянский и написал к ней критическое вступление. Особенно он негодовал по поводу зависимости Шпенглера от природных принципов и игнорирования принципов трансцендентных.[47]
У Шпенглера та фундаментально пессимистическая перспектива, с которой мы уже столкнулись у Ницше и которая фигурирует также у большинства «философов кризиса» вплоть до Ортеги-и-Гассета, находит свое самое убедительное и ясное выражение. После чтения его труда, если не раньше, Эвола наконец осознал, что западная цивилизация обречена. По Шпенглеру – и это очень важно – экономика, одерживающая верх в культуре, являет собой верный признак упадка. Этой пессимистической философии Эвола обязан убеждением в необходимости нового начала, отсюда – его условная поддержка фашизма и, впоследствии, мысль о преодолении этого мира через «Традицию».
Но в работе Шпенглера присутствуют и другие идеи Ницше, например, в следующем отрывке, определяющем различие между «деянием» и «работой», что также является решающим и для Эволы: «То же самое соотношение существует между нравственным пылом мастеров великого барокко (Шекспир, Бах, Кант, Гете), отважной волей к внутреннему мастерству, овладению естественными вещами, которые ощущаются как нечто нижестоящее по отношению к человеку, и современной волей Европы к тому, чтобы чисто внешне устранить их с пути (в форме государственных постановлений, гуманистических идеалов, всеобщего мира, благополучия большинства) ввиду того, что человек осознает себя на одном с ними уровне. Это также манифестация воли к власти в противоположность античному терпению неизбежного, здесь очевидна страсть к вечности и тоска по ней, но между величием метафизического и величием материального преодоления лежит существенное различие. Последнему недостает глубины, недостает того, что некогда люди называли Богом. Универсальное фаустовское чувство деяния, которое… жило в каждом великом человеке, редуцировалось до философии работы. Критикует или защищает работу подобная философия, это не затрагивает ее подлинную ценность. Культурное представление о деянии и цивилизационное представление о работе соотносятся так же, как Прометей Эсхила и Диоген. Первый страдает и терпит, второй – лентяй. Галилео, Кеплер и Ньютон совершали научные деяния, а современный физик занимается научной работой. И вопреки всем возвышенным словам, от Шопенгауэра до Шоу, именно плебейские нормы повседневности и «человеческий здравый смысл» являются фундаментом для всех представлений и дискуссий о жизни».[48]
И вновь на ту же самую тему: «На пути от Ньютона к Фарадею, или от Беркли до Милля, произошло вытеснение религиозного представления о деянии атеистическим представлением о работе. В натурфилософии Бруно, Ньютона и Гете в деяниях природы проявлялось нечто божественное; согласно воззрениям современных физиков, природа занимается лишь работой».[49]
Несколько слов Шпенглера, которые Эвола мог бы дословно повторить в «Людях и руинах»: «Государство
См. его очерк «Шпенглер и «Закат Европы» (Julius Evola, «Spengler a il «Tramonto dell'Occidente», Fondazione Julius Evola, Rome, 1981,
Oswald Spengler,
Oswald Spengler,
