ткрыт прощению и любви к соседям.
И когда я спросил их, что с ключом для меня, они дали понять, что согласны обменять его на письменное заверение о моём трудоустройстве. Они довольно милые, но старомодные. Я говорил им: в современном обществе, где циркуляция денег находится на высочайшем уровне, само собой должна предусматриваться поддержка социально-уязвимых групп граждан, и, ковыряя в ухе пальцем, намекал на себя, используя легкие метафоры.
Видел Бог, каковы были мои старания. Я ссылался на слова Августина Блаженного и на труды Федора Михайловича. Я тыкал их носом в человеколюбие, но они смотрели на меня как на лимонную косточку за холодильником, – нет, даже не смотрели, они делали вид, что смотрели, а сами вызывали мастера, не желая даже выслушать.
Ребята меня не понимали. Тогда я стал упрощать свои увещевания. Я говорил им: я гуманитарий, если вы меня выгоните – это будет позором на уровне международного гуманитарного права. Соседние страны поднимут нас на смех и захотят ввести миротворческий контингент в наши города и сёла; вы этого добиваетесь?
А ведь есть же ещё куча конвенций, – продолжал я, – о правах ребёнка, например, или о правах инвалидов, может быть я ещё ребёнок; а может уже инвалид, кто знает?
Но ребята были уверены в своём решении. О конвенциях мы и без тебя слышали – говорили они, – а ты не перегибай. Мы тебя просим всего лишь платить за нашу двухкомнатную хибару на ровне с нами. И всё. Поэтому иди и работай.
Да, я уважал их решение, но искренне не уразумевал их закостенелых форм мысли и склонности к бытовому реваншизму. Ребята, ребята… Но что поделаешь – надо, так надо, и я пошел на собеседование.
Что и говорить, «я инструмент, на котором играют обстоятельства» – не помню, то ли это из бальзаковского, то ли из доклада Минсельхоз РФ. А ведь это я еще не вспоминал про тонко-хрупкость своих фибр и всё такое. Ладно, работать тоже полезно.
Ведь от работы пока еще никто не умирал, верно? Ну вот и прекрасно.
Немного переоценив свои силы, в самом начале, я простоял 27 минут на площади, ожидая вакантных мест и предложений от работодателей. Но ко мне почему-то никто не подошел. Им просто стыдно, подумал я, они сидят в своих корпорациях и головы поднять не решаются, потому что в глаза честному человеку эти воротилы без слез и тошноты смотреть не могут. Да, да, это народная примета.
Мне ещё воспитательница в детсаде рассказывала о покойниках, которые при жизни продали душу нечестивому; запомни, Женя – говорила она, – если человек запятнал себя этой страшной сделкой, то будь уверен, на смертном одре этого несчастного ты увидишь лежащим лицом вниз, и хоть пятикратно его переверни, всё равно так и останется; знай, это примета. Ну вот так и с этими.
Всё же я не стал достаивать 28-ю минуту и через сайт объявлений нашел место, которое менее других вызывало во мне желание самоубийства. А пока я ехал в метро и боролся со своей тягой к преувеличениям, решил всё же побаловать себя размышлениями на эту тему, и для большего эффекта почитал немного Гаршина, а именно «Лягушку-путешественницу», и что-то еще у Вирджинии.
Первым местом, куда я отправился в поисках работы, была рекламная компания, потому что ну куда еще же я могу отвезти свои таланы, которых больше, чем волос на спинах моих друзей. Куда еще, как ни в рекламу, подумал я и без предварительных договоренностей заглянул к ним. В «рэд кедс» все были довольно молоды – тем лучше для меня. К тому же, люди были со знанием дела; они мне сходу дали тестовое задание – найти выход из офиса за 5 минут, недоверчивые! – я управился за 4 минуты. В общем, компания у них неплохая, а вот с чувством юмора не всё на месте.
Я долго сидел на скамейке и размышлял вместе с голубями о ценности вещей. Понимаете, – говорил я гулям и бросал семечки, – есть такие категории, которыми человек не может пренебречь. Все эти понятия нравственного идеала и самообладания, они ведь даны нам не просто так. Это ведь не лужа мочи, чтобы её обойти можно было, верно? Птички понимающе кивали головами.
И всё-таки я сумел найти компромисс между душевной нуждой и потребностями бренной плоти. Я решил не доводить себя до декабризма и поехал в книжный магазин. Должность: продавец-консультант… Все мои далекие предки плакали на небесах, когда видели, как я пересилил себя и ступил на этот очень жизненный путь.
Боже, убереги и дай мне сил не плюнуть ей в переносицу – подумал я, когда началось мое собеседование с директором книжного. Женщиной она была не смертоносной, но болезнетворной в высшей мере – водянкой на руках человечества. Я бы точно не пошел, зная заранее, какую кислую мину сделает этот управленец, когда она спрашивала меня, почему я хочу работать у них. Понимаете, уже целых 14 минут я мечтаю у вас работать, поскольку мои соседи по квартире выселят меня, если я не буду трудоустроен в ближайшее время – хотел я ответить, но, взвесив всё как следует, сказал, что просто люблю книги.
Тогда директор сказала, что хочет проверить мое понимание книг
