Шувалова во время строительства имения один из холмов был досыпан до такой высоты, что в дальнейшем оправдывал свое возвышенное название, ибо именовался Парнас. С вершины его, с каменной скамьи, на которой расположились Михаил Васильевич и Иван Иванович, открывался взорам молодой Санкт-Петербург. На западе в растопленное масло залива погружался горячий, румяный блин солнца, слева из темных сеней леса веяло холодком, настоянным на медовых липах и кислом болотном сене.
– Не могу решить, чем любоваться, – улыбнулся Ломоносов.
– Я поистине не перестаю удивляться тому, как ты поймал последнего карася, – не находил себе места Иван Иванович.
– Спросите лучше, на что он поначалу взял, ваше превосходительство, – намекнул академик.
– Черви, хлебный мякиш et cetera – любой мальчик знает, на что их ловить.
– Любой мальчик знает, на что их ловить, а один знает, на что они клюют, – заговорщически подмигнул Ломоносов собеседнику.
– Я знал, что дело это нечистое! – заявил Шувалов и потребовал разъяснений.
Михаил Васильевич открылся другу без лишних уговоров.
После того, как Иван Иванович в первый раз посетил рыболова, клев совсем прекратился и время шло впустую. Приуныв, подперев подбородок кулаком и втайне надеясь на силу мысли, профессор пристально смотрел на поплавок. Услышав предупредительное покашливание за спиной, он обернулся и уперся взглядом в беззастенчивые мальчишеские глаза. Чумазый подросток лет двенадцати с белыми и тонкими, как хохолки одуванчика, волосами был прислан, по всей видимости, Глафирой – забрать пойманных карасей.
– Чего тебе? – не слишком доброжелательно отозвался взрослый.
– Вижу, не клюет у вас, барин, – нагло заметил парень. – Чего на крюк сажаете?
– Да что и все, – вздохнул рыболов.
– Хочете, научу Вас, на что карась тутошний берет? – поинтересовался мальчик.
– А хочете, я тебя научу говорить правильно? – не удержавшись, съязвил Михаил Васильевич.
– Хочу, – без промедления ответил тот. – Тем паче задумал я азбуке, чтению учиться. Старшие говорят, вы в Петербурге ученый большой.
– Эвон как! – опешил Ломоносов. – Зачем же тебе азбука?
– У дьяконова сынка Феофана, Фофана по-нашему, книга есть с картинками, – бесхитростно отвечал мальчик. – Корабли на них с плавниками рыбьими заместо парусов, доспехи на воинах чешуйчатые, на шлемах рога, как у жука. А барышни препотешные: лица набелены, брови насурьмлены, глаза махонькие, будто семечки. И все в халатах.
Последнее предложение он произнес с возмущением. Михаил Васильевич усмехнулся.
– Поизнай, об чем там написано, – продолжал парень. – Дьякон не скажет. Он Псалтири из рук не выпускает, только розгами стращает да приговаривает: «Побойся бога, побойся бога».
– Как зовут тебя? – спросил ученый.
– Алешей кличут.
– Я Михайло Васильевич, –
