узнавались по одинаковым чёрно-синим одеждам, которые носили все граждане Синтийской Республики, даже дети. Они выглядели измождёнными – как будто добирались до Шестистороннего Королевства пешком. Впрочем, возможно, так оно и было: в Синтийской Республике были очень строгие правила, поэтому те, кто, по разным причинам, не мог их соблюдать, вынуждены были искать себе убежище в других землях и часто в своих скитаниях приходили в Шестистороннее – хотя чаще они всё-таки оседали в Морской и Дальней сторонах, которые были ближе всего к стране синтийцев.
В Тар-Кахол мог приехать любой человек: городской гарнизон проверял только, чтобы у пришедшего не было оружия больше, чем необходимо для защиты одного человека. Но получить работу или вообще какую-то помощь в ратуше иноземцы могли только после того, как все желающие из числа горожан, а затем из числа прибывших из других сторон Королевства, смогут в этот день получить то, за чем пришли. Поэтому у ступеней ратуши часто допоздна толпились беглецы и путешественники издалека, ожидая своей очереди войти внутрь – хотя было бы куда проще раствориться в Тёмном городе, куда не сунется ни один служитель.
Рассматривая синтийцев, Унимо подумал, что это устроено довольно несправедливо, и собственные неудачи показались ему мелкими. «Если моё место писаря достанется кому-нибудь из них, это будет вполне справедливо», – подумал Унимо, шагая прочь от ратуши, и его настроение стремительно поднялось до утренней отметки.
Для успокоения совести Унимо зашёл в несколько ближайших к ратуше заведений, на окнах которых висели объявление о наборе писарей. Это были две библиотеки, дом переписчика рукописей, школа и архив Собора Защитника. Но ни в одном из этих мест Унимо не могли предложить работу – то ли из-за его юного возраста, то ли из-за странного вида, который выдавал в нём попавшего в переплёт наследника знатной семьи, – в любом случае в его услугах нигде не нуждались. Настроение Унимо опять упало, он даже почувствовал злость на отца и на весь род Ум-Тенебри, из-за которого он не только остался один на улице, но и вынужден был носить с собой знатное имя, которое теперь тянуло его вниз, как балласт. Можно было бы попробовать назваться другим именем, но, во-первых, даже лавочник при приёме работника потребовал бы привести кого-то из родственников, кто мог бы подтвердить родовое имя, или обратился бы к служителям Башни Записей с её архивом книг записей рождений горожан, а во-вторых, Унимо всё-таки не хотел так легко расставаться с тем единственным, что у него осталось от прежней жизни.
Впрочем, были ещё серебряные колечки – и он отнёс два из них к скупщику серебра, получив в обмен несколько серебряных монет и россыпь медных. День уже клонился к вечеру, и Унимо почувствовал, что проголодался и устал от этого бессмысленного обивания порогов. Он потратил половину медной монеты на бумажную кружку холодного молока и, пристроившись на скамейке под ближайшим деревом, достал пирожок, который дала ему с собой Тэлли. «Если подводить итоги дня, то сегодня меня
