них не задался. Нет, она не спала, пить что-либо отказалась, дико замёрзла, но взгляд не отрывала от ночного Района, тысячи глазков отдалённых истуканов-небоскрёбов, что моргали ей, пытаясь развеселить. Пока шла, успела прозреть и осознать свою ошибку: она нарушила свой собственный устав – нельзя незнакомцам доверять, особенно тем, кто ведёт тебя «любить» или просто поболтать… Посреди ночи, бросив ребёнка, который дороже всего, идёшь рядом с тем, кого совершенно не знаешь. И, тем не менее, – ты на улице, на холоде, а он ведёт тебя за угол в сторону незавершённой стройки, где обычно и находят трупы изнасилованных девчат.
Ей снова стало страшно, и вспомнила недавние мысли про маньяка-тихушника, которым вполне себе мог быть. И поняла, что девушки, кто промышляет на улице, должны следовать правилу не связываться с незнакомцами, не договариваться напрямую, а иметь свою «крышу», но если и соглашаться на подобные встречи, на часок-другой, то только на своей территории. И лучше всего – где-нибудь напротив полицейского участка. Так, она пересмотрела своё отношение к тем, кто раздаёт любовь на улице – за деньги, или бесплатно, но важно, что должны иметь собственный алгоритм, основанный на реалиях улицы, и теперь бы постыдилась заявить в лицо, что это – бездарная работа. Это, прежде всего, опасно.
Поняв, что отступать нельзя, убегать посреди пустынного, сырого и тёмного «квадрата» уже бесполезно – прошла до конца, до его воображаемой «квартирки». Сидя внутри, руки прятала в рукавах, шапку спустила на глаза, а нос так и норовила засунуть под кофту, не переставая себя обнюхивать, думая: не пропахла ли ароматом его духов? «Не дай бог Элис заметит». Но подумала ещё: «Зачем же маньякам такие яркие духи»?
Но кофе не пила, и даже не потому, что оно остыло – осознав свою ошибку, думала, что мог подсыпать ей снотворного. После чего, она никогда бы не проснулась… а если бы и проснулась, то уже в роли зомби, с изуродованным органом, предназначенный для любви. Представляя, как разрывает чёрный мешок, набрасываясь на врачей, детективов и криминалистов-фотографов, думала: будет ли помнить о дочери, которую бросила посреди ночи; вернётся ли к дому под утро? Или забудет навсегда, когда сердце перестанет биться.
«Может быть и хорошо, что меня прикончат полицейские роботы. На такую мать она бы точно не захотела смотреть».
Час прошёл, и она не только осталась жива, а тот ещё и наглости набрался проводить до порога дома, в котором жила. Но нет, этого ему позволить не могла! Хватило, с лихвой, того часа, замерзая в довольно просторном помещении. Хоть он и пытался найти пути подхода к сердцу, привлечь внимание, и как-то поправить ситуацию, использовав час – ничего не вышло, изначальный план провален, а душа её заперта. И, чем ближе к концу – истекшие минуты часа показали, что ещё больше отпугнул. Сейчас, как рыбка, выскользнет из рук, и нырнёт в океан своей жизни. И, в следующий раз, заявись к ней с корабля на бал, после публичного дома в её обитель, – наряда полиции ему не миновать. А там – запрет приближаться на сто метров, которое, нарушив, окажется ещё далее отброшенным,
