на дно. Она обняла себя за плечи, поёжилась от налетевшего с реки ветра.
– Вот ты где, Сонюшка, – послышался Стёпкин голос. – Чего убежала? Я тебя ищу-ищу…
Не буди Лихо…
Влюблен был Федька по самые свои оттопыренные уши в Анюту, да только она ему взаимностью не отвечала.
«Не в моем ты вкусе, – сказала, – лопоухий и веснушчатый, и вообще я другого люблю». И с другим этим за ручку в избу и ушла на вечёрки. Как уж сердился Федька, как злился! Но сделать ничего не мог: пойдешь разве супротив Митьки-здоровяка? Кинул тогда Федька шапку оземь, плюнул под ноги да и пошел куда глаза глядят.
И привела его тропинка к лесу, что раскинулся прям за их деревней. Хороший то был лес, приветливый, светлый, меж изящных осиновых да березовых листьев солнечные лучики проглядывали, прохладные уже, не то, что летом – жаркие. Трава, по-осеннему наряженная, чуть шевелилась от ветра, будто дышала, и прятала в себе мелкие шляпки блестящих от слизи маслят. Был бы Федька в настроении, насобирал бы полную корзинку, принес и матери, и Анюте, ух бы какую жаренину сделали! Вот же ж! Снова о ней мысли в голове зародились. И отомстить ей захотелось, также больно сделать, чтоб поняла, что с душами-то людскими не играют.
Клубились тёмные мысли осиным роем, жужжали противно, всяческие подлые дела Федьке представлялись. До того он додумал, что уж в грёзах этих тяжёлых ненаглядная его Анюта в реке тонула, его помощи просила, а он ещё раздумывал на берегу, красовался.
– Здрав будь, молодец, – проскрипел рядом чей-то голос и вырвал Федьку из раздумий.
Встал он на месте, огляделся: а уж и лес совсем незнакомый, ели кругом разлапистые, мрачные, средь игольчатых веток паутина невесомо болталась, жертву свою поджидая. От тропки и не осталось уж ничего, потерялась она в кочках да шишках, а кусты обступили плотной стеной, что, казалось, и вздохнуть нельзя, как они давили. И солнца не видать, а в полумраке этом стояла перед ним незнакомая старуха. Сколько ей лет было, он и подумать не мог – слишком высока, слишком худа, одни кости, считай, кожей обтянутые. Седые волосы растрепались, на ворох истлевших листьев походили, нос длинный крючковатый, губы ниточкой, почти и не видны. А вот глаза… Увидал Федька один-единственный её глаз да так и обмер. Похолодело все внутри, рёбра сжались, сердце заколотилось.
– Уйди от меня! Пойди прочь! – замахал он руками, зажмурился, да только разве ж прогонишь Лихо так запросто.
Прыгнула к нему косматая, забралась на спину, будто заплечный мешок, острыми руками за шею обняла и принялась наговаривать. От сухого её шёпота в голове Феди мысли одна темней другой появлялись, и будущее его таким безрадостным вдруг показалось, таким пустым и серым, что выть хотелось. Открыл он глаза, а рядом уж и нет никого. Повертелся Федька на месте, повглядывался в сумрак… Никого.
– Привидится же, – вздохнул он да и пошёл
