ine/>ISBN 978-5-4496-7903-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Что будем делать в эти весенние дни, которые теперь быстро наступают? Сегодня утром небо было серое, а подойдя к окну сейчас, удивляешься и прижимаешься щекой к ручке окна.
Внизу видишь свет уже, правда, низкого солнца на лице девочки, которая идёт и оглядывается, и одновременно видишь на нём тень мужчины, который её догоняет.
Но вот уже мужчина прошёл, и лицо ребёнка совсем светлое.
Франц Кафка. Рассеянно глядя в окно
Ты просыпаешься ранним утром и пьёшь кофе, глядя в окно. А там туман или восход солнца, или поток машин, или дождь, или люди в окне напротив. Там твоя жизнь. И твои мысли, пронзающие её насквозь. Это твоя книга – жизненное чтиво, крепкое, как твой утренний кофе.
Когда-то по утрам я много ходил пешком – дорога часа по полтора. Идёшь и думаешь обо всём, что лезет по пути в глаза и душу. Так появились тексты – художественная проза и нон-фикшн, рассказы и эссе – вошедшие в эту книгу. Это мозаика моих утр – словно осколки зеркала, в которых ты увидишь себя. Потому что ты и я – одно. Все мы – одно, осколки Целого. Поэтому мои мысли могут быть и твоими мыслями, которые я поймал на лету и записал в эту книгу: о себе (то есть – тебе), о людях, о жизни, о мире, политике, личном и сокровенном, мечтах, любви, сексе, о чём угодно. Не веришь? Прочитай эту книгу и убедишься.
Здесь должна быть биография или какое-то объяснение, кто я такой, чтобы ты мог/могла составить своё представление о том, кто я такой.
Вот оно:
Я появился в этом мире 22 августа 1980 года и жил в городе Дербенте на улице Генриха Гасанова. А потом жил за тысячу километров оттуда – в рязанской деревне с красивым названием Берёзово. Эти два места – мои две родины: одно – как отец, другое – как мать.
Я помню, как меня носили на руках и я смотрел в потолок глазами, полными созерцающего сознания. У меня и сейчас эти же самые глаза: это созерцающее сознание – единственное, что никогда не менялось. Поэтому только его можно назвать «я». Всё остальное похоже на одежды, которые я носил.
Я был ребёнком, мечтающим, что стану кем-то. Я был мальчиком, мечтающим, что стану кем-то. Я был юношей, мечтающим, что стану кем-то. И кем-то становился. Я и сейчас мечтаю кем-то стать.
Я был деревенским учителем. Я был солдатом; я сидел в окопе возле чеченских сёл. Я был грузчиком на алкогольной базе и таскал коробки с бутылками. Я играл в рок-группе; я был уличным музыкантом. Я сидел в офисе, я был маленьким человечком в большой государственной конторе. Я чуть было не стал ментом, но, к счастью, меня не взяли.
Я ходил в церковь; я был православным, я учился на богослова и работал в магазине, торгующем православными книгами. Я был религиозным фанатиком; я был монархистом, националистом и сектантом, ожидающим конца света.
Я был атеистом. Я изучал эзотерику, психологию, магию и восточные духовные практики; я искал ответы на вечные вопросы, я искал методы воздействия на реальность. Я хотел быть успешным, хотел счастливую благополучную жизнь и остров где-нибудь на Таити. Я был разочарованным во всём на свете и хотел умереть.
А потом снова хотел жить и любил жизнь не смотря ни на что. Я был влюблённым сто раз; я любил женщин, которые любили меня, спасибо им за это. Я имел сто друзей, сто врагов и тысячи случайных знакомств.
Я стал писателем, я написал несколько книг.
Но я по-прежнему не знаю, кто я на самом деле. Как и ты не знаешь, кто ты.
С уважением к тебе,
Сергей Корнев
Червь и Небо
Лучше знать, даже если знание очень скоро повлечёт за собой гибель, чем обрести вечную жизнь ценой тусклого скотского непонимания вселенной, которая невидимо для нас бурлит во всём своём волшебстве.
Айзек Азимов
В одной навозной куче жили два червя. Один – старый, большой и мясистый. Другой – молодой, маленький, худенький, с какой-то даже синевой в теле. В той навозной куче было полно других червей, но эти двое как однажды встретились, так с того времени и держались друг друга. Старый опытный червь везде таскал за собой молодого и поучал его премудростям червиной жизни.
– Навоз различается, – говорил он, – есть свежий, тот плохой и до времени для червя непригодный, а есть уже полежавший, подгнивший, тот хорош.
Молодой кивал, и они вместе искали хороший навоз, однако в поисках опустились так глубоко, что привычная темнота навозной кучи стала ещё гуще и темней.
Молодой
