говорю я. – Мне было очень приятно познакомиться с тобой.
Но ребенок на меня не глядит. И не отвечает. Похоже, он думает, что я в чем-то предала его. Мне хочется сказать ему что-нибудь в утешение, но я не знаю что. А ведь через минуту они уйдут. И будет слишком поздно.
– Вы дадите мне знать, чем все кончится? – прошу я полицейских, внезапно испугавшись, что никогда ничего больше не услышу об этом мальчике. Не узнаю, что с ним стало.
– К сожалению, нам запрещено сообщать такого рода информацию, – говорит мужчина.
– Но…
Скотт предостерегающе кладет ладонь мне на руку, и я умолкаю. Но не могу отвести глаз от бледного личика мальчика, от его опущенных глаз и темных кудряшек.
– Ты не забыл свой рисунок, Гарри? – спрашиваю я. – Ты же не хочешь оставить здесь такую красивую картинку?
Он не отвечает. Куда подевался тот разговорчивый малыш, который еще совсем недавно называл меня мамой?
– Мы спрашивали его, возьмет он с собой картинку или нет, – говорит женщина-полицейский, – но он ответил, что рисовал ее для вас, миссис Маркхэм, правда, Гарри?
Не знаю, может быть, мне показалось, но ребенок как будто кивнул.
– Я буду ею дорожить, – говорю я преувеличенно весело. – Повешу ее на холодильник и буду любоваться ею каждый день.
И опять Гарри ничего не отвечает. Но я надеюсь, он понимает, что я хочу ему сказать.
Полицейский протягивает нам со Скоттом по визитке.
– Мы будем на связи, а вы, если захотите что-нибудь добавить, позвоните нам сами, – говорит он. – Если вспомните что-нибудь важное.
– Обязательно, – отвечает Скотт и добавляет: – Всего тебе хорошего, Гарри. Смотри, береги себя.
И полицейские выходят из дома на сырую, скользкую дорожку. Мальчик семенит рядом с женщиной, его светлая ладошка тонет в ее черной руке. Капюшон куртки лежит у него на плечах, и волосы намокают. Почему они не догадаются надеть ему капюшон? Я стискиваю зубы, но тут же с облегчением вздыхаю, когда сотрудница полиции наклоняется к малышу и натягивает капюшон ему на голову, а потом раскрывает зонт, и они вместе идут под ним к машине сквозь проливной дождь.
Я хочу верить, что Гарри возвращается в теплую, любящую семью, где его крепко обнимут и покроют поцелуями, когда увидят живым и здоровым. Но на сердце у меня тяжело. Скотт отводит меня от двери и закрывает ее за ними. Какое- то время мы тихо стоим, слушая, как барабанит по крыльцу дождь.
– Ну ладно, – говорит муж, – я тоже пойду.
– Ты уже поел? – спрашиваю я. – Я могу что-нибудь сейчас приготовить, если…
– Я лучше пойду, Тесс. Сегодня вечером у меня дома есть еда, да и на улице скверно…
– Да, да, конечно. Ты иди.
В зеркале, висящем в прихожей, я замечаю свое отражение. Лицо в красных пятнах, под глазами темные круги, на голове блондинистое воронье гнездо, увенчанное широкой полосой темных корней с сильной проседью – не той задиристой, яркой, какая бывает у рокеров, а другой – усталой,
