и торговцев, а также ущерб, наносимый организованными налетами даже укрепленным и охраняемым сельским поселениям. Расположенная на развороте, на две страницы, иллюстрация к одному из деяний, приписываемых Ла Граве и чудовищным образом напоминающая об ужасах Тридцатилетней войны, привлекает внимание публики именно к этому[543]. Единственной приметой цыганского происхождения остается сексуальная неразборчивость, обозначаемая здесь как «проституированность»[544]. Во время допроса Ла Граве протестует против этого обвинения и объясняет свое поведение с точки зрения жизни «бесприютного» бедняка, который при благоприятном развитии событий на долгий период разлучен с семьей из-за работы, при негативном обороте дела – когда его высылают из страны: «Сколь долго я те узы / а именно чтобы на все жизнь сохранить жену / не разрываю / столь же долго я также / когда я постоянно сплю с другими / не являюсь изменником в браке / поскольку я узы / мою жену / навсегда сохранить позволяющие / еще не расторг»[545].
Не жестокость преступления, а этот вот ответ побуждает педантичного автора к эмоциональному высказыванию:
Откуда сразу видно / как мало значит законный брак для этого ведущего скотскую жизнь цыганского отродья, не так ли? Да / тем самым подтверждается / то чему учит ежедневный опыт / что наверное из 100 цыган не найдется одного-единственного кого рука священника соединила с женщиной или мужчиной находящимися рядом с ним[546].
Выражение «ведущий скотскую жизнь» – парафраз аналогичных суждений, высказываемых всеми – от Себастьяна Мюнстера до Якова Томазиуса. Зрелище публичной казни демонстрирует преступнику и зрителям-подданным умение власти назначить разновидность смертной казни, не уступающую по мерзости содеянному «Большого Таланта» «колесом сталкивают сверху вниз / и колесуют / таким образом казнят из жизни в смерть / так что его тело наматывается на колесо/а голова насаживается на кол»[547]. Подельники Ла Граве – Франц Ляймбургер и Даниэль Сало «за их… воровство»[548] казнены мечом. То, что они цыгане, играет лишь второстепенную роль при толковании их жизненного пути на эшафот. Их происхождение уже не является признаком, равноправным с остальными, потребными для распознания в них представителей бесчестного сообщества жуликов.
Когда Якоб Райнхард по прозвищу Ханникель был казнен 17 июля 1787 г. в Зульце на Неккаре, предположительно на глазах 12.000 зрителей[549], и поднялся вскоре до легендарного образа разбойника, чья слава удерживалась еще долго, перейдя из XVIII в XIX столетие[550], государство перестает довольствоваться изобличением и наказанием преступников. Интерес к надежной информации о происхождении, детстве и юности, характере и духовной жизни преступников растет. Их истории продолжают удовлетворять пристрастие публики к сенсациям, однако они служат одновременно в качестве нуждающихся в тщательном документировании и оценке
[Ibid.: 37 ff.].
[Ibid.: 24–27].
[Ibid.: 26].
[Ibid.: 28].
[Ibid.: 61].
[Ibid.: Titelblatt].
Cp.: [Eggert 1897: 73].
См.: [Breger 1998; Viehöfer 1995; Winckel, Herkströter 2005; Anonym o. J.a; Eggert 1897].
