в «Универсальном лексиконе Цедлера» внесли также так называемые разговоры мертвых между причислявшимся к банде «Большого Таланта» и колесованного в 1726 г. в Гисене «архизлодея Хемперла»[626] и казненного там же Габриэля[627]. Эта восходящая к Лукиану литературная форма «старинной европейской учености»[628] служила целям развлекающего обучения и морального предупреждения – причем очень успешно, о чем свидетельствует большое количество произведений в жанре «разговоры мертвых»[629]. Все это указывает на растущее распространение сведений о цыганах среди читающей публики. К странностям разговора собеседников, не имеющих никакого элементарного образования, этих неграмотных преступников относится то, что они системно излагают свой предмет, говоря об именах, происхождении, истории и образе жизни цыган, и, словно академические ученые, порой точно указывают на источники своих высказываний, хотя по большей части ошибаются:
Золотой мой брат / я происхожу из древнего благородного рода / немцы называют нас цыганами / у латинян мы называемся «циани», «цигани», или также «цигари», у голландцев «египтеннес», / у французов «лез эжиптез»; у испанцев «лос гитанос», у арабов «разельхерами» или уличные разбойники / но откуда собственно все эти наименования / сам не знаю[630].
Прибытие (1414) и первое изгнание (1416) названы точно[631], говорится также, что они общим числом 14 000 человек прибыли из Нубии, с достаточным количеством денег на дорогу, назвали себя «египтянами» «и тем другим очень враждебны [были] / так что назывались тартеры[632]. Упоминается охранная грамота короля Сигизмунда и надгробные надписи их первых герцогов и графов, а также генеалогические рассуждения о происхождении Каина или Хама. Тезису о прибытие цыган издалека Хемперла, который перед началом разговора просит, чтобы некий столяр из мира мертвых насадил ему на плечи «разрубленную голову»[633], предпочитает точку зрения, что, мол, «сегодня гадкий сбежавшийся вместе сброд бродит повсюду / под именем цыган / из одной страны в другую / и воровством / убийствами и грабежом по большей части питается»[634]. Преследования и наказания он толкует с юмором и для забавы читателей называет их знаком славной жизни:
Только давай полегче / ведь мы не жулики и воры / ведь иначе наш портрет не изображали на сельских дорогах в натуральную величину то красками / то высеченным в камне / то однако в мраморе / а нарисованная рядом виселица хотя и несколько портит нашу репутацию / но поскольку мы люди / которые всегда думают о смерти / то для нас это вовсе не позор / что мы наши погребальные символы места носим с собой. И всегда рядом изображено, как мы убегаем / в этом мы тоже не видим ничего плохого / ведь у нас нет музыки / когда мы танцуем / или хотим выполнить какие-нибудь прыжки / мы обычно просим отхлестать нас кнутом. Самая большая честь для нас – получить клеймо /тем более что это знак нашего героического
[Anonym 1739: 11].
См.: [Anonym о. J.c].
[Dainat 2010: 316].
См.: [Ibid.: 314].
[Anonym o. J.c: 6].
Ср.: [Ibid.]
[Ibid.: 7].
[Ibid.: 5].
[Ibid.: 7].
