разместились десятка полтора человек – весь оставшийся на свободе актив партии.
Сразу перешли к обсуждению плана действий. Я прочел письмо Ильича, но обговорить его не успели. Помню, вбежал человек, выкрикнул:
– Товарищи! Павловский полк восстал! – Торопливо начал объяснять: – Гвардейцам приказали разогнать демонстрацию, они отказались!
Но его уже не слушали. Восстали солдаты! Мать родная, да это же она – Революция! Все опрометью бросились на улицу, орали «ура!».
Мы добежали до Конюшенной площади.
Там, окруженная гвардейцами-преображенцами, стояла толпа гвардейцев-павловцев. В Павловский гвардейский полк по традиции должны были набираться курносые, малорослые, похожие на императора Павла мужчины, в отличие от Преображенского полка, куда со времен Петра брали только рослых и прямоносых. Но все это было прежде.
Теперь резервистов набрали с бору по сосенке, и там и тут встречались курносые и прямоносые, маленькие и высокие. Но дух безумного императора остался в Павловском полку. Волнения начались у них первых.
Офицер-преображенец вяло уговаривал толпу павловцев вернуться в казармы, уныло грозил расправой.
Испуганные, очумелые солдатские лица. Но в казарму не идут. Топчутся, выкрикивают:
– Мы за свободу. Нет у вас, ваше благородие, такого разрешения, чтоб в народ стрелять! Не хотим!
Вокруг уже собралась огромная толпа зевак. Из толпы я услышал:
– За священником послали «к Пушкину»… Чтоб усовестил.
(Совсем рядом была церковь, где отпевали убитого Пушкина.)
Я подумал: сейчас батюшка придет, уговорит разойтись. И потеряем такое!
Но повезло. В этот самый решительный момент подлетел в коляске полковой начальник – полковник. Стал лицом к павловцам. И матерком их! Заорал:
– Я вам покажу, как бунтовать, мерзавцы, так вас разэтак! – И опять матерком.
Я его лица не увидел. Помню только голову в фуражке и шею, толстую, баранью. И голос зычный. Как же он разорялся!..
Вижу, начали колебаться павловцы. Глаза в землю уперли.
Понял: вот он, самый решительный миг. Револьвер (браунинг) рывком из кармана. Из-за спин, не целясь, пальнул в полковничью голову…
Вздох толпы… Исчезла шея.
Восторженное лицо Шляпникова и спокойное, невозмутимое – Молотова…
Могли, конечно, тотчас меня схватить. Я уж приготовился пробивать револьвером дорогу. Ан нет!
Шляпников:
– Беги!
Подхватили, зашептали в толпе:
– Беги, товарищ!
И я дал стрекача оттуда! Бежал и уже не сомневался: теперь они дело продолжат. С испугу продолжат.
Рассказывал Шляпников: когда я сбежал, пришел священник «от Пушкина». Начал уговаривать разойтись. Да поздно. Солдатики знали – убийство полкового теперь на них. Отступать
