о цели, мимо которой прошли, подразумевает эталон, или, как сказал бы Декарт, – «идею совершеннейшего»[193].
Здесь мы вплотную подходим к вопросу об онтологизации смысла (по крайней мере, его предельно обобщенных идеальных форм). Деятельностный подход вряд ли даст в этом плане позитивный ответ, ибо смысл здесь вторичен по отношению к деятельности и даже в некоторых исследованиях рассматривается как «квазиобъект, замещающий в структуре личности ее действительные жизненные отношения»[194]. Идеальное содержание вслед за философской немецкой классикой понимается в этом взгляде как снятое материальное. Подход не только возможный, но и оказавшийся весьма продуктивным в отечественной психологии; так, несомненной заслугой школы деятельности стало экспериментальное доказательство, показ механизмов этого снятия в психологическом плане.
Собственно, вся, например, теория (школа) поэтапного формирования умственных действий П. Я. Гальперина посвящена планомерной организации перехода «материального» в «идеальное». Петр Яковлевич так часто цитировал следующий марксистский тезис в своих лекциях и семинарах, что я со студенческих лет запомнил его: «Идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в голову и преобразованное в ней». И действительно, при определенных условиях можно эту «пересадку» произвести, что было доказано множеством ярких исследований данной школы. Казалось бы – типичный образчик и доказательство материалистического (более конкретно – деятельностного) детерминизма, возникновения идеального без всякой метафизики и телеологии (не говоря уже о теологии). Однако ведь и тут подразумеваются наперед заданные свойства и параметры идеального продукта, которые надобно формировать. Некий эталон, образ, образец, следовательно, представлен (вперед поставлен), предшествует (пред-шествует) самому формированию.
Но кто и как задает эти образы, образцы, эталоны?
Если речь идет о формировании понятия биссектрисы у школьника или обратимости числа, как в ранних опытах гальперинской школы, то ясно, что образцы идут от учебника геометрии или математики. Но когда речь о судьбе, о жизненных путях и выборах? Ответ в этих случаях для культурно-исторической традиции также вполне определен: поставщиком и хранителем эталонов и образцов является культура, ее вообще можно понимать (о чем упоминалось выше) как совокупность устоявшихся знаков, значений образов действия. Смена поколений – это передача (пусть творческая, видоизмененная) этих образов и знаков, которые интериоризируются, обуславливая «подъем» и «снятие» материального в идеальное.
С этим можно было бы согласиться, если бы не существенное обстоятельство, на которое нельзя не обратить внимания. А. Н. Кричевец, например, констатируя, что культурно-историческая парадигма имеет своим предметом в первую очередь передачу культурного наследства от поколения к поколению, справедливо замечает,
«Декарт первым делом замечает, что „я“ – существо конечное и несовершенное. Только конечное и несовершенное существо способно сомневаться, ошибаться, испытывать аффекты, стремиться к чему-то и вообще изменяться во времени. Но в сравнении с чем дух сознает себя конечным и несовершенным? Должно быть, рассуждает Декарт, в духе имеется идея некой бесконечной и совершенной вещи и, руководствуясь этой идей – эталоном, дух судит о степени совершенства воспринимаемых или конечных вещей. Идея конечного и совершенного вообще не могла быть образована иначе как из идеи бесконечного и совершеннейшего» (
