из Комнаты
Письмо первое (написано на тетрадном листе в клетку)
Здравствуй, сын! (Зачёркнуто.)
Эти письма – всё, что у меня есть, чтобы не сойти с ума. Я уверен, что никто их не прочтёт. И это, знаете, неплохой задаток для искренности. Записать, чтобы самому не забыть, не запутаться. Раньше я часто так делал. Иногда останавливался посреди улицы, доставал потрёпанный блокнот и записывал. А потом – открывал «заметки» в телефоне и печатал, но это было уже не так хорошо. И обычно ничего не перечитывал. Но теперь мне придётся. Перечитать всё, что я когда-либо написал.
А ещё мне кажется, что если я напишу, как было на самом деле, правдиво до последней точки – то меня, наконец, отпустят. Учитель проверит, кивнёт: «Да, всё верно». И позволит открыть дверь. Чтобы впустить её…
Впрочем, лучше по порядку, пока сознание моё ещё послушно глазам.
Если оглядеться, то можно понять, что я сижу в комнате. В своей детской комнате. С полками пыльных книг, короткой тахтой и бесценными сокровищами с помойки. Даже запах тот же самый: пыли и фруктовой жвачки – такой, в жёлтых фантиках с машинками-наклейками.
И вот в чём странность: на самом деле я уже умер.
Но опять забегаю вперёд… теперь это письмо – мой мир, и надо хотя бы здесь соблюдать видимость порядка.
Не знаю, кто, какой цезарь и за какие грехи меня сюда сослал, но это ужасно остроумно! Если отвлечься. Если бы это был не я. Нет, правда: отправить того, кто привык повелевать мирами, сидеть в своей детской комнате и ждать, пока родители соизволят сменить гнев на милость (и гадать: а вдруг родители вообще про тебя забыли?).
В моей голове до сих пор звучит это недовольное: «Иди в свою комнату!» А ещё вот: «Посиди подумай». Слышали вы такое в детстве? Признаться, я сам иногда говорил так Унимо, моему сыну. О, это наивное высокомерие! Подумай! Пойми, какой замечательный, интеллигентный отец тебе достался: не бьёт тебя, не кричит, а всего лишь просит подумать и не мешать взрослым. Разве это так сложно – вести себя удобно?
Теперь вот я сам сижу и пытаюсь «подумать». И ничего-то у меня не выходит.
Ещё немного условий задачи. У меня есть тело, но никаких потребностей, свойственных живому человеку. Чувствую лёгкость, как в детстве, когда почти не замечаешь, где заканчивается твоя рука и начинается крепко сжатый – так, что горькая белая кровь пачкает пальцы, – в маленьком кулаке одуванчик.
Весь мир стал теперь для меня «своей комнатой». Ребусом. Кубиком, Окло-Ко его обними, Рубика. Я чувствую, что должен разгадать эту загадку. Хотя иногда прихожу в отчаяние от мысли, что никакой загадки нет, я просто оставлен, забыт здесь, один, беспомощный, в этой пытке осознающей себя пыли, как что-то простое и понятное. А можно ли больше унизить человека, чем отказав ему в сложности? Как в том рассказе про ночь перед решающим экзаменом, когда студенты ужасно переживают – и весь день и всю ночь катаются на трамвае, ходят в театр и пьют вино. А потом оказывается, что дипломы им выдадут просто так – потому что это уже совсем не важно, на город всё равно надвигается эпидемия,
