не останется и следа.
Вывод лежал на поверхности: пытаясь исцелить Шута при помощи Силы, я заполучил те же раны, что и у него. Вспомнив еще кое-что, я задрал рубашку на животе. И точно, на тех самых местах, где я заставил закрыться раны Шута, которые сам и нанес, у меня появились красные полосы. Я осторожно ткнул в одну из них пальцем и скривился – было не то чтобы больно, но неприятно. Мысли мои неслись вскачь в поисках объяснения. Получается, что, пытаясь поделиться с Шутом здоровьем, я добился того, что он поделился со мной своими ранами? А его раны теперь закрываются за счет того, что у меня открылись такие же?
Я одернул рубашку, подбросил в камин еще дров, подобрал камзол с множеством пуговиц и побрел вниз, в свою старую комнату. Оставалось надеяться, что разгадка отыщется в одном из манускриптов, которые обещал мне Чейд. А до тех пор лучше помалкивать о моих неприятностях, иначе Чейд непременно захочет провести уйму опытов с моим участием, что было бы очень некстати.
Когда я спустился в комнату и закрыл за собой потайную дверь, она слилась со стеной. Выглянув сквозь щелку между ставнями, я убедился, что поздний зимний рассвет уже не за горами. Я добавил полено в почти догоревшее пламя в камине, бросил свой роскошный, но потерявший всякий вид наряд на стул, переоделся в удобную и теплую шерстяную ночную рубашку лорда Фелдспара и подошел к кровати, в которой спал в детские годы. Слипающимися глазами я оглядел комнату. Вон та трещина в штукатурке всегда напоминала мне медвежью морду. А ту царапину на потолке оставил я, когда отрабатывал удар боевым топором и не удержал его. Гобелен с королем Вайздомом и Элдерлингами заменили на другой, с изображением двух дерущихся оленей. Новый мне нравился больше.
Я глубоко вздохнул и лег в постель. Дом. После всех долгих лет это место по-прежнему оставалось для меня домом. И я провалился в сон под защитой надежных стен Оленьего замка.
Глава 5. Обмен сущностями
Я свернулся клубком в теплом и уютном логове. Я в безопасности. Я устал, и если резко пошевелиться, то дают о себе знать укусы на спине и шее. Но пока я лежу тихо, все хорошо.
Где-то далеко охотится волк. Волк-одиночка. Он издает противные придушенные звуки, полные отчаяния. Совсем не похоже на громкий вой волка, призывающего свою стаю. Одиночка отчаянно взвизгивает и коротко подвывает. Так воет хищник, который чувствует, что его жертва вот-вот ускользнет. Лучше бы он охотился молча. Лучше бы поберег дыхание для бега.
Он так далеко. Я сворачиваюсь плотнее в своем теплом логове. Я сыт и могу ничего не бояться, пока я здесь. Мне смутно жаль волка-одиночку. Я снова слышу его отрывистое подвывание и представляю, как холодный воздух царапает ему глотку, как волк скачет по глубокому снегу, вытягиваясь в прыжке, бросая свое тело сквозь ночь. Я хорошо помню, каково это, и на одно мучительное мгновение я сам становлюсь этим волком.
«Брат, брат, приди ко мне, давай охотиться вместе!» – умоляет он.
Он так далеко, что больше ничего я не могу разобрать.
