мника. Ну, а я, узнав, что сам хозяин в данный момент на пляже, в сопровождении псов-мутантов Лихого и Умного, отправился на его поиски.
По каменистой тропке все вниз и вниз, вышел к пляжу, и никого не обнаружил, хотя на старом бетонном моле, который выдавался в море метров на двадцать пять, разглядел глубокое пустое ведро и пару спиннингов. Был бы я сам по себе, то, наверное, Кару и не нашел бы. Но со мной рядом разумные псы, которые моментально учуяли бывшего наемника и локализовали его местонахождение.
Несколько десятков осторожных бесшумных шагов от тропинки в сторону, и я замер среди зарослей самшита, которые по периметру окружают уютную широкую поляну с несколькими деревьями, и сразу же разглядел своего тестя. Совершенно седой мужчина, высокий и однорукий, с изрезанным морщинами лицом, в линялой серой горке, опершись спиной на большой граб, сидел на пиленой чурке. В его единственной руке был зажат исписанный лист бумаги и, с чрезвычайно задумчивым выражением лица, он смотрел куда-то вдаль, в сторону выходящего на пляж просвета между зарослями. Почему-то, сразу вспомнилось произведение Эрнесто Хемингуэя «Старик и море». Правда, эту книгу я никогда не читал, но обложка с картинкой, попадалась в развалинах одного из покинутых людьми городов, и название запомнилось.
– Фьюить! – Обозначая свое присутствие, свистнул я в сторону Бурова и, выйдя из зарослей метрах в десяти от него, выкрикнул: – Здравствуй, дядя Коля!
На свист, рука Бурова быстро метнулась под горку, наверняка, старый вояка, у которого много кровников, схватился за пистолет. Однако, увидев меня, он сразу же успокоился, расплылся в широкой улыбке и, вскочив на ноги, направился навстречу.
– Саня! – Мы с ним обнялись и, расчувствовавшийся тесть, похлопал своей единственной рукой меня по спине. – Как же я рад тебя видеть. Ты не представляешь!
– Да, вроде бы и виделись не так давно.
Я немного удивился реакции Кары, и подумал, что стареет гроза Причерноморья, и оттого, видимо, становится слишком сентиментален.
– С тех пор как ты дворянином стал, так и не виделись. Я уж думал, что ты себя эдаким аристократом в десятом колене вообразил, и потому не заезжаешь. А мне, понимаешь, скучно, и рядом никого, с кем бы можно было нормально поговорить.
– Ну, а как же твои воины?
– Они мужчины приземленные, суровые и молчаливые. Про оружие или славные былые деньки, разговаривать могут, а в остальном, их мало что интересует. Несут охрану дома и окрестностей, на выходные в ближайшие населенные пункты выбираются, с гулящими девками позажигать и побухать, а все остальное мимо них проходит.
Мы присели под дерево. После чего в просвете перед собой я увидел синюю спокойную гладь Черного моря и заметил:
– Странно, а жены твои говорят, что ты счастлив, сутками на берегу пропадаешь, рыбалкой увлекся, и каждый день хороший улов имеешь.
– А-а-а, – поморщился тесть, – бабы. Что они могут понимать? Время от времени рыбачу, в самом деле, полюбил это занятие. Но это тоже надоедает и приедается, так что теперь с утра ухожу, и по лесу вдоль берега брожу, а как время к вечеру, рыбы наловлю, и на покой. А Иринка со Светкой этого не видят.
– Не скажи, мудрые женщины все подмечают и понимают, а рядом с нами именно такие. Другое дело, что они этого не показывают или тешат себя иллюзиями. – Помедлив, я спросил: – А чем ты недоволен? Сам ведь о такой жизни мечтал. Я помню, как ты много про усталость говорил, подступающую старость и про спокойную жизнь в домике у моря. Ведь было такое?
– Было. Но прошло какое-то время, я отдохнул, и теперь снова к боям и походам готов.
– Какие походы, дядя Коля? Без обид, но ты на себя посмотри. Седой инвалид с одной рукой.
– Но-но, зятек. Я еще в силе, и не одного молодого наглого бычка, вроде тебя, обломать смогу. Даже с одной рукой.
Взгляд Бурова прошелся по мне, и глаза его полыхнули такой неукротимой энергией, что становилось понятно, списывать старика со счетов рано, и он может еще таких дел наворотить, что любой вольный командир Причерноморья и Кавказа ему завидовать будет. Но я ему этого не сказал, а кивнул на бумагу в кармане горки, которую Кара читал перед моим приходом, и спросил:
– Что это?
– Письмо из Дебальцево.
– От Остапа-одессита?
– Да.
– И что твой верный приспешник пишет?
Кара прищурил глаза, посмотрел на ласковое полуденное солнышко, широко, словно сытый кот, улыбнулся и, с какой-то мечтательностью в голосе, сказал:
– Зовет меня очередной поход на Харьков возглавить.
– Одного мало было?
Я демонстративно сосредоточил взгляд на пустом левом рукаве стариковской горки, который
