поддерживать. Рожать детей.
– У вас есть дети, миссис Мур?
– Нет.
Слова выскользнули слишком легко. Само собой, она проработала легенду прикрытия – бывшая школьная учительница, поступившая в разведку благодаря связям мужа. Почему она не придумала миссис Мур детей, хоть целый выводок?
Русский с любопытством ее разглядывал.
– Жаль. Многим дети придают жизни смысл. Падающие звездочки. Как это называли ваши великие мыслители Хинтон и Тэйт? Состоящее из света четвертое измерение, ана, откуда происходят души, падают в наш грубый материальный мир и пускают в нем корни. Кое-то считает, что дети некоторое время хранят этот свет, а потом он гаснет, и они превращаются в нас. А мы ищем наш свет повсюду. Где ваш?
– Я же вам сказала. У меня нет детей. Моя задача – беречь чужих.
– Не знаю, верю ли я вам, миссис Мур.
Рэйчел задумалась. Кулагин – профессионал. Он почует плохо состряпанную легенду. Единственный выход – добавить каплю правды.
– У меня был ребенок, Яков Михайлович, – медленно произнесла она. – Он умер.
– Очень жаль это слышать. Вы разговариваете с ним по эктофону?
– Нет. Он не родился.
– Вот оно что. Лучше так, чем уйти в другую жизнь сиротой.
Рэйчел не ответила. Кулагин тоже помолчал. Потом кивнул сам себе, встал, плеснул обоим еще бренди из бара и опять сел.
– В России было много сирот после революции. Мы называем их bezprizorniki. Они охотились на крыс и другую мелкую живность. Интересные создания. Такие невинные и такие жестокие. В какой-то степени все мы похожи на них, мальчиков и девочек, чья мечта о мире без родителей сбылась. Нет никаких правил, нужно только разрушить прежний мир и построить на его месте новый. Нет ничего помимо нашей собственной воли. Это великолепно. Даже смерть стала инструментом для создания нового советского человека. Однажды я сидел в петроградском кафе и подписывал десятки смертных приговоров, придумывая разные способы, чтобы выбрать имена. Буквы из алфавита. Имена одноклассников. А затем просто вытаскивал листки в случайном порядке. Меня прервал поэт, настоящий поэт, не чета сегодняшнему юнцу, и обвинил в тирании. Я застрелил его из револьвера.
Кулагин стиснул толстые пальцы. Лицо озарилось зловещим удовольствием. И Рэйчел порадовалась травмату в кармане.
– Позже я об этом пожалел. Его стихи были хороши. Наверное, потому я и не пристрелил сегодня юного Шоу-Асквита. Даже дрянные поэты прикасаются к чему-то, что нам неподвластно, с нашими-то играми и ложью. В том кафе никто не смел меня прерывать. Понимаете? Не было никого, кто мог бы меня судить. Ни матери. Ни морали. Ни Бога. Пока в двадцать пятом году мы не создали Его.
По телу Рэйчел пробежал холодок. Вопреки всем усилиям, разведка очень мало знала об источнике мощнейшего интеллекта, который руководил экономикой Советского Союза с точностью машины и безжалостно раскрывал всех внедренных в ОГПУ агентов.
– Богостроители, – сказала Рэйчел.
– Красин, Термен, Малевич и Богданов, эти идиоты, – продолжил Кулагин. – Ха! Они решили, что
