Черная с серебром. Илья Плохих

      Я дворник, вот моя лопата.

      Вот телогрейка. Видишь, вата

      видна в её глубоких ранах.

      Есть у меня крупа в карманах,

      поскольку я зиме плачу

      пшеном, заботой о синицах

      за ёлки праздничной свечу,

      за иней на твоих ресницах.

      Под ногами ледяная корка.

      Поздний вечер. Вьюга. Стужа. Вторник.

      Девушка стучится в двери морга,

      рыжий санитар – её любовник.

      Рыжий санитар в халате белом

      занят у стола привычным делом,

      как хирург, корпит над бренным телом

      (в это время девушка стучит).

      Сквозь больные завыванья вьюги

      санитар услышит эти звуки,

      санитар помоет быстро руки

      и на зов любимой поспешит.

      А потом разбавит спирт водою,

      а потом из шкафа вынет снедь,

      огненной, как лев, тряся главою,

      очень задушевно будет петь.

      Девушка пожмёт в порыве руку

      санитару, за талант воздав.

      Станет тот ласкать свою подругу

      на кушетке с надписью «Минздрав».

      Под ногами ледяная корка.

      Поздний вечер. Вьюга. Стужа. Вторник.

      Девушка стучится в двери морга,

      рыжий санитар – её любовник.

      Я иду своей дорогой мимо,

      и тревожит мысль одна уколом, —

      что и мне холодным, молчаливым

      быть придётся встречи их декором.

      Там кто–то смеётся и плачет

      в чернушной теснине трубы.

      В том плаче понурые клячи

      на трактах считают столбы,

      а в смехе краснеют носами

      косые разбойничьи рожи.

      Там кто-то смеётся над нами,

      и мёрзлые слёзы на коже

      сковали стеклянной коростой

      чумазый румянец, с пожарищ.

      Тебя я наслушался вдосталь,

      ночных кочегаров товарищ.

      В полях буранчиковым мелом

      укрыты залежи овса,

      и, очень жёлтая на белом,

      мышкует ушлая лиса.

      Мужик в натопленной квартире,

      превозмогая тяжесть век,

      читает детям: «Жили-были…»,

      и те затылки чешут: «Эк!»

      Поэт, подвыпивший, намедни

      к безумной ярости собак

      орал: «Последний я! Последний!»

      на всю деревню, как дурак,

      и со двора метался в сени

      в напрасных поисках ремня.

      Нет, это вовсе не Есенин.

      И, разумеется, не я.

      Рыбаков унесло на льдине.

      Пришлось вызывать вертолёт.

      Им битый час твердили

      больше не лезть на лёд.

      Но утром история та же:

      рыбаков унесло на льдине.

      Снова

Скачать книгу