природы вещей, в особенности же внутренней природы человека, что нам столь необходимо узнать.
Я вынашивал в себе этот замысел, будучи еще юным и полным надежды, которую питает заносчивая юность; я не замечал никакого препятствия, способного меня остановить на большом жизненном поприще, которое я польстился осуществить. Уверенный в своей моральной силе и предназначенный к упорному труду, я думал, что ничего не воспротивится моему дважды упрямому действию вкупе с любовью и истиной. Так я обратился к исследованию с ненасытным жаром, беспрерывно повышая объем своих знаний без всякой заботы о том, как я бы их мог однажды применить. Признаться, из-за своих политических взглядов я был не готов к добровольному затвору, необходимому подобной самоотверженнности. Хотя я ничего не замечал в ходе революции, держась на равной дистации от партий, чуждый любой интриге, любой амбиции, я достаточно изучил вещи и людей, дабы мои мнения и мой характер не пребывали совсем в неведении. Обстоятельства, независимые от моей воли, сделали их известными Бонапарту, еще и преувеличив в его глазах то, что могло быть противно его замыслам. Таким образом, со времени Консулата он возненавидел меня довольно сильно и решил приговорить меня без всяких оснований к ссылке, нарочно включив мое имя в список тех двухсот несчастных, которых отправил погибать на недружелюбный африканский берег. Но по большой милости Провидения, мне удалось избежать высылки, хотя я и должен был действовать во время правления Наполеона с великой осторожностью, чтобы миновать сети, расставленные им для моей поимки.
Мои предчувствие и положение совпали между собой, сумев найти мне спасительное пристанище, и сообща обратили меня к изысканиям.
Меж тем, когда я отдыхал от своих исследовательских трудов, я обращал свой взор к плодам моего исследования и видел, мало удивляясь, что большие трудности не находились там, где я их первоначально представлял и что главным вопросом являлся не сбор материалов для задуманного мной здания, а познание их природы с целью их распределения не только в зависимости от формы, но и по однородности (гомогенности); их форма зависела почти всегда от времени и внешних обстоятельств, а их однородность от самой сущности вещей. Это размышление привело меня к глубокой проверке многих доктрин, которых ученые обычно классифицировали в качестве несоответствующих и противостоящих. Я убедился, что эти несоответствие и противостояние заключены единственно в формах, а основа являлась в сущности той же самой. Я предчувствовал с того времени существование великого Единства, вечного источника, откуда все исходит; и я ясно видел, что люди не так уж далеко от истины, как они думают обычно. Их наиболее великое заблуждение – искать ошибку там, где ее нет, и увлекаться формами, когда их надо избегать, дабы углубиться в сущность. В особенности же констатируем, что формы зачастую суть собственные произведения людей, как это видно из лютературных памятников высокого достоинства и, главным образом, из космогонии Моисея. Я прошу свободу остановить меня на мгновение на этом экстраординарном факте, который прояснит многие
