интересно, – я задумалась. – Недавно со мной произошло одно загадочное событие… – я вспомнила о бокки-с-фонарями. – Но во время нашей встречи в библиотеке я вела совершенно обычную жизнь. У меня нет ни малейшей идеи о том, что может связывать меня и Святилище.
Это было обидно – на протяжении всего чаепития вести себя, словно попугай с одной-единственной выученной фразой. Но что поделаешь.
– А я, наоборот, с к-каждой новой минутой наедине с вами убеждаюсь, что вы очень, очень тесно связаны с ним.
– Почему?
– Как я отметил в своем рассказе, я вижу мир не так, как большинство людей, – Лиссай снова развел руками.
Этот жест – неуверенный, извиняющийся – явно входил в число его любимых.
– Все окружающее для меня скорее состоит из красок, чем из контуров. Иногда я не в силах разобрать лицо собеседник-ка, потому что оно затянуто желтоватой дымкой лести или тонет в пепельном облаке остаточной магии. А появление своей горничной я могу предсказать минуты за две. Знаете, к-как? Сквозь смежную с коридором стену проступают пульсирующие спирали влюбленности.
Я фыркнула. Ох уж эти горничные!
И смутилась тоже… Надеюсь, у меня там ничего такого не вырисовывается?
Лиссай продолжил:
– Но вас я вижу на удивление четко! Ничего не мешает. Ни одного завитка энергии вокруг.
Я дернулась, как от пощечины.
– Мне к-кажется, это связано со Святилищем, оно охраняет вас, прячет вашу унни от чужих взглядов, – мечтательно улыбнулся Лиссай.
Я отвела глаза. Мир как-то резко перестал быть радостным.
Ох, Лиссай. Милый принц.
Ни одного завитка энергии?
Я мигом вспомнила, что я – всего лишь заигравшаяся девчонка. Лгунья. Убожество без магии. Никто.
– Лиссай, боюсь, дело все-таки не в Святилище… – протянула я и, собравшись с силами, подняла взгляд на принца.
И тотчас вскрикнула, потому что Лиссай начал стремительно таять в воздухе. И я, прах побери, вместе с ним.
***
Так вот ты какое… Святилище.
Огромные стволы деревьев, столбами уходящие в облачное небо, такое низкое, что можно коснуться рукой. Фиолетовая россыпь незабудок под ногами. Эхо птичьего пения и обволакивающий со всех сторон музыкальный туман.
Все внешнее – пыль. Все внешнее – быль и боль. Иногда – радость, замешанная на ужасе от тикающего механизма времени, иногда – надежда, блуждающим огоньком дрожащая в беззвездной темноте. Все внешнее отдавай на откуп делам и планам, работам и балам, любимым и завистникам, норовящим ухватить кусок посочнее в твоем не зашторенном окне.
Для Святилища же сохрани крупицу вечности. Оберни ее шелком из снов и загадок, выпрями спину и вдохни поглубже само бытие.
– Это просто потрясающе, – то ли сказала, то ли выдохнула я.
Захотелось разуться и кружиться, кружиться, кружиться на траве, влажной
