>Мечтою жить, любви желать,
Встречаясь редко, вместе спать
Оно легко, а вот когда всерьез….
От надуманного драматизма легко устать. Устать вообще легко – от суеты, от бездействия, от побед, от поражений, от одиночества и популярности. Что дальше? Зачем что-то делать, если дальнейшие события легко предугадать, когда итог заранее известен. Но как не делать ничего и быть этим довольным? Что реальность, а что иллюзия?
Слишком много глупых вопросов, однозначных ответов на которые не существует. Сказать можно что угодно и кому-то это покажется истинным, но будет ли оно так – всегда будет зависеть от точки зрения смотрящего.
Мысли сочились как кисель по стенкам перевернутой кружки.
«Нет никакой ложки» – избитая фраза.
Она встряхнула головой. В лицо дышал прохладный летний ветерок. По старому парку крался обычный вечер похожий на тысячи других таких вечеров. Зажигались фонари, слышалась музыка, пахло зеленью и едой из ближайшего кафе. Все как всегда – подростки пьют пиво, кто-то ругается, кто-то играет продиктованные обстоятельствами роли – парня, девушки, свидетельницы на свадьбе, подруги, матери, мужа, жены…
Взгляд упал на семейную пару; она толкает вперед коляску, он вразвалочку идет рядом. Что связывает их? Ребенок? Любовь? Удобство? Квартира? «Так надо, все так живут»?
Чужие жизни плыли мимо нее как в замедленной съемке. Чужие смыслы – чужая реальность. От этого тоже легко устать.
Она решительно встала. Взгляд переместился на соседнюю скамейку. Странный молодой человек непохожий на ставшие давно привычными образы, одет просто, но дорого: джинсы, майка, мокасины, ничего вычурного, но она знала, сколько стоят подобные джинсы, она любила гулять по модным бутикам, несмотря на то, что не могла позволить себе стать их клиентом. Однако не одежда привлекла ее внимание, а его взгляд. Слишком потерянный, почти испуганный при полном внешнем спокойствии в выражении лица.
– Я могу вам помочь? – вопрос почти что вырвался, прозвучав совершено неожиданно для нее самой.
– What? – красиво очерченная линия губ сложилась в кривую усмешку, – У меня все в порядке, спасибо, – тут же добавил он на чистейшем русском языке.
– Извините, мне показалось, что вы потерялись, – чувствуя себя последней дурой, она отвернулась, намереваясь немедленно ретироваться.
– Я не хотел показаться грубым, простите, – в два шага он оказался рядом с ней.
«Угораздило же нарваться на придурка» – мелькнула усталая мысль.
– Я – Лекс, – парень протянул ей руку.
Она окинула его тяжелым взглядом, от которого он едва ли не поежился, но руку не убрал и не отвернулся. Красивые выразительные глаза цвета старого виски, красивые черты лица, красивое тренированное тело, хорошо одет, приятный парфюм ухоженные темно-русые густые волосы, стильная стрижка – внешне он понравился ей сразу, это и сыграло решающую роль.
– Я – Марина, – она пожала протянутую руку, с тоской и неловкостью глядя на отсутствие у себя маникюра. Его глазу не за что было зацепиться – обычная повседневная одежда, наверняка растрепанные волосы, ни лоска, ни особых внешних данных. Конечно, она знала, что обладает хорошей фигурой, что она изящна и стройна и выглядит лет на 5—7 моложе своих 30, что в ее внешности нет поводов для комплексов, да и не было их у нее. Однако она никогда не была избалована вниманием мужчин и гнала от себя подозрения, что это только следствие ее высокомерной холодности, считая эти подозрения проявлением гордыни. Высокомерно думать, что мужчины не толпятся в очереди на ее руку и сердце только потому, что она слишком высокомерна. Смешно.
Она улыбнулась, глаза потеплели, он улыбнулся в ответ. Все-таки было в нем что-то трогательно беззащитное, это подкупало.
– Я действительно потерялся. Мне нужно было попасть в стоматологию где-то тут в доме – башне, – он пространно указал в сторону высоток на другой стороне парка, но я не нашел где это, телефон у меня разрядился…
– Пойдемте, провожу, – кивнула она, – я знаю этот район. Лекс – это производное от Алексей?
– Почти.
Опять эта странная кривая усмешка. Ему идет. И молчание. Говорить было не о чем, вернее это казалось излишним. Они шли по разбитому асфальту старых аллей, обгоняя толкавших коляски толстых женщин в трикотажных трениках и растянутых майках. В который раз мелькнула мысль, о том, почему так много женщин, обзаведясь детьми, превращают себя в домашнюю уборочно – готовочную принадлежность, толстеют, перестают за собой следить, замыкая собственный мир в стенах своих квартир между телевизором, компьютером и холодильником. Отчасти это объяснялось отсутствием достаточных материальных средств, но это
