а потом запер на час в разных классах.
Тогда Артур не обратил внимания на крик Филиппа, привык, что все «бэшники» это стадо – «бе-э-э». И вот сейчас нахлынуло…
Наверное, самое незабываемое – подростковые обиды.
Артур перешёл на другую сторону палубы, закурил и стал смотреть в водную даль.
Возле него на лавке сидела женщина – та, что неумело карабкалась по трапу в Гребенях.
На вид она была его ровесницей. Полная, голова, как у многих женщин её возраста, когда волос редеет и пробивается серый цвет, – острижена под горшок и покрашена небрежно, в грязно-рыжий бедлам, лишь бы скрыть седину.
– Простите, – сказал Артур, – вы ведь в Гребенях сели. Вы местная? То есть родом из Гребеней?
– Да. А что?
– Я в лагере был… А что – спиртзавод не работает?
– Гм, уж сто лет!
– А кто купил лагерь, не знаете?
– О-о! Тут бардаку было! – Женщину задело, видать, за живое. – Сначала купил этот… как его? Помощник мэра… Ну, он-то ладно, купить купил, как в сундук положил – не слышно, не видно. А потом он участок продал. Новый хозяин тут такое начал выкамаривать! Огородил берега, в клубе начал кроликов держать. А главное, закрыл вход в лагерь – на изволок, где родник. Местные там испокон веков питьевую воду брали. Мы начали писать жалобы, куда только не обращались! Бесполезно! Вот только когда добрались до Шаймиева, меры приняли. Долго рассказывать… В общем, всё равно не то. Его заставили скважину для нас пробурить, поставить колонку, но там вода не та. Мутная, невкусная.
– А вы не помните… У директора спиртзавода дочка была, лет пяти?
– Дык-с, – сказала женщина, – я и нянькой у ей и была!
– Как нянькой? Сколько же вам лет было?
– Девять.
– Вы серьёзно?
– А как же – шутя? И огород поливала, и полола, и за ей смотрела. С четырёх её лет.
– Надо же! – удивился Артур. – Мне иногда кажется, что этого вообще никогда не было. Столько времени прошло! И вот: сидите вы, которая не только её знала, но и нянчила…
Женщина искоса посмотрела на мужчину несколько странно.
– А мне ведь тоже тогда лет девять было, – продолжал Артур, – мы в «Зарницу» играли на горах. И вдруг видим: пожар! Изба горит. Побежали вниз всем лагерем. В деревне переполох, гарью пахнет, пожар уже потушили. Кто-то плачет. Говорят: девочка погибла… Через два дня у нас был родительский день, её как раз хоронили, несут мимо нас, в Шелангу. Я подбежал к гробу, смотрю – оказывается, я её прежде знал! У меня дух захватило, гляжу – пятнышко на щеке, с пятачок. А под платочком – неестественные волосы. То ли пакля, то ли лён. Вы знаете, об этом был рассказ в центральной газете…
Тут он спохватился. А женщина засобиралась, сунула ридикюль в большую сумку и, поднявшись, двинулась в сторону арки, под которой находились двери в трюмы.
Да, был рассказ. В газете «Республика Татарстан». Там говорилось, что девочки жарили грибы и опрокинули на пол горящий керогаз;
