устои, рухнуть изготовясь.Но если голова есть на плечах,
сообразишь топор заткнуть за пояс.
Впустую бег времён не торопи,
но не терпи
безвольно-виновато.
Себя народы сознают в степи,
вовеки живо дело Салавата.
Обыкновенный плотницкий топор…
Но прошлое оставило зацепку:
запомнил навсегда степной простор —
не чурбаны, людей крошили в щепку…
Начало века. На земле темно.
Но в жажде света дни неутолимы.
Необходимо для души окно,
как окна для избы необходимы.
Но окна невозможны без избы:
Мифтахетдин, во всё своё уменье,
выверивает врытые столбы, заводит
сруба золотые звенья.
Он был чернорабочим на веку
не за дешёвой славою в погоне, —
в одно сливались,
как слова в строку,
мозоли на писательской ладони.
Он возводил дома своим трудом,
он рано понял,
странствуя по миру:
на отчей почве нужен отчий дом
татарину, казаху и башкиру.
В своей отчизне
каждый должен жить,
чтоб стать и людям, и народам ровней,
чтоб, если бой, то голову сложить
за эту землю,
что зовёт он кровной.
Двадцатый век – как отдалённый гром…
Строка в душе, пила в руке – совместны.
В арбе он возит рядом с топором
рубанок, скобель, долото, стамески.
…На ставне вырезает ли узор
для заново отстроенного дома
или стихи вставляет в разговор,
звучащие так мудро и знакомо, —
всё это в лад выходит у него:
едины совесть, труд и мастерство.
…Народ помянет плотника добром,
чтоб окна были светлыми в деревнях,
он топором владеет, как пером,
не различая два искусства древних.
Жизнь – странствие. Бездонно голубы
над степью небеса – до всех окраин
дошла известность старенькой арбы,
но славен сквозь года её хозяин.
…Второе отделение – для книг,
хранящих честь родной татарской речи…
Мифтахетдин далёко в степь проник,
уже и до Сибири недалече.
Не сдюжит сердце белого муллы[2]:
неужто по вельможным указаньям —
пробившим твердь тысячелетней мглы,
конец придёт преданьям и сказаньям?
Неужто же
хранимые века
развеяны ветрами легче пуха,
исчезнут из родного языка
понятья чести, совести и духа?!
Мифтахетдин урок даёт в степи.
Давно уж псевдонимом стало званье,
Наслышаны о нём через стихи
в самой Казани, даже в Заказанье.
Но неприязнь он чувствует нутром,
его отнюдь не причисляют к лучшим
те, кто одним тяжёлым топором
наводят мост к людским заблудшим
душам.
Он учит…
