нереального могла стать ее городом, пустить ее к себе под бок, а уж она-то, Ангелина, не растеряется!
Дорога оказалась очень тяжелой. Гелю посетил ранний токсикоз, ее всю дорогу мучили запахи: туалета в плацкартном вагоне, который вез их с матерью до Павелецкого вокзала, носков соседа по купе, яиц и курицы, которые мать достала из сумки, не успел поезд тронуться, резких духов проводницы. Москва оглушила их шумом, толкотней в метро и гигантскими размерами улиц. Поэтому к улице Красных Конструкторов и тридцать третьему дому они добрались совершенно измученными.
У двери сто шестьдесят шестой квартиры Геля быстренько собралась с духом, пока мать жала на дверной звонок. «Надо бы взять ситуацию в свои руки, иначе не избежать позора», – промелькнуло у нее в голове.
Дверь открыл мужчина в майке-«алкоголичке» с застиранным олимпийским мишкой на аккуратном, клинышком, животе и трениках с вытянутыми коленями – всероссийский домашний костюм мужчины средних лет. В руке у него был бутерброд с колбасой. Открыв дверь, он вопросительно уставился на незнакомок.
– Что ж ты, сват, так легкомысленно дверь открываешь, – начала в лоб знакомство Антонина Леонидовна. – В наше время осторожнее надо быть, мало ли, вдруг мошенники какие или вообще – воры.
Мужик обалдело молчал, забыв не только откусывать от бутерброда, но и дожевать уже откушенное.
– Пройти-то можно или как? – продолжая наступление, перешла к следующему этапу атаки Антонина.
Мужчина попытался заговорить, совершенно забыв о хлебе с колбасой во рту. Крошки полетели изо рта, голос напоминал звериное рычание. Быстро дожевав и проглотив, он попробовал еще раз:
– А вы, собственно, кто?
Коробчевский десант, не встретив существенного отпора, вдвинулся в коридор.
– Сват, так есть, как ты, нельзя: много воздуха с пищей в желудок попадает, вредно очень, – решила сразу проявить себя полезным и образованным человеком Антонина. – Обязательно запивать надо. И тщательно пережевывать.
– Я не сват, меня Артуром зовут, – решил внести ясность мужчина.
– Ух ты, редкое имечко! Знавала я одного Артура. Пастухом у нас в колхозе был, при ферме. Мы его звали «Артур – восемь дур», в смысле кроме него на ферме еще восемь доярок работало, – ударилась в воспоминания о былом Антонина Леонидовна. – Потом перестройка, ускорение, туда-сюда – короче, совхоз так ускорился, что развалился. А Артур куда-то на заработки подался, уехал, и с концами.
Артур Борисович неожиданно для себя начал икать: то ли вправду от сухомятки воздуху наглотался, то ли впечатлился историей про тезку-пастуха. Антонина и тут не растерялась. У них, в Коробчевске, был действенный метод для остановки икоты – испугать икающего. Она было хотела начать сразу пугать будущего свата, но застеснялась: кто их, москвичей, знает, поймет ли правильно? Решила сначала
