Щека стала влажной. Он не видел, он чувствовал пальцами, как крупные слезинки катились из глаз, но она даже не всхлипывала, она плакала молча, словно это душа ее обливалась слезами, тронутая словами Олега.
– Ты плачешь, Олеся? – взволнованно зашептал он. – Прости меня, дурака.
Он погладил ее по щекам, вытирая слезы, но они все катились и катились, крупные и горькие, изливая наружу тайную, мучительную печаль.
– Меня мой парень однажды чуть не изнасиловал, – прошептала Олеся и уткнулась мокрой щекой в его плечо.
– Прости меня, идиота, прости, – затараторил Олег и стал нежно целовать ее в соленые щеки и нос.
Олеся вздохнула глубоко и перестала плакать. Он гладил ее по плечам и спине, успокаивая, как маленького ребенка, которого он только что, сам не желая того, обидел. Все тело его горело, кровь шумела в висках, и он гнал от себя страстное желание овладеть ею. Он знал, что она не будет сопротивляться, потому что только что доверила ему самую сокровенную и мучительную свою тайну. Она доверилась ему, выплеснув наружу глубоко сокрывшуюся боль, и он просто не имеет права предать это доверие.
Олеся уснула и стала еле слышно посапывать, а он все гладил и гладил завороженно ее упругое тело, не в силах остановиться. Он был несказанно счастлив, что она именно ему доверила свою боль, и он не смел теперь даже думать о том, чтобы обидеть ее своей похотью…
XI
Начало светать. Олег осторожно, чтобы не потревожить спящую Олесю, слез с кровати, стараясь не шуметь, оделся, взглянул еще раз на ее спокойное, разомлевшее лицо и пошел на квартиру приводить себя в порядок.
Было еще рано, поэтому вахтерши за столом сквозь стеклянную дверь он не увидел: никем не потревоженная, она тоже спала.
Квартира его находилась недалеко от профилактория, поэтому вернулся он скоро. Вахтерши по-прежнему не было на рабочем месте, и он беспрепятственно мог подняться на второй этаж, но, потоптавшись несколько минут на одном месте, передумал и вышел на улицу.
Утро разгоралось. Солнце еще не поднялось из-за густых развесистых кленов, поблескивая сквозь листву желтыми маячками. Телу было приятно тепло, но не жарко. Прохожих не было, и рассыпавшиеся по тротуару густо воробьи громко наперебой чирикали, радуясь прекрасному тихому утру и тому, что их никто не беспокоит.
Примерно через час вышла Олеся. Она была пышна, свежа и прекрасна, и на лице ее не осталось и капли той печали, которая заставила ее прошедшей ночью так горько плакать.
– Я даже не заметила, когда ты ушел, – сказала Олеся, подходя ближе.
– Я ходил побриться.
– Я подумала, – сказала Олеся и опустила глаза, – я подумала, что нужно ехать домой. А ты, если что-нибудь узнаешь, – заговорила она быстрее, как будто боясь передумать, заглянув Олегу прямо в глаза, – то позвонишь мне. Да?..
На автовокзале было на удивление мало народа, и поэтому билет Олеся взяла сразу же, не выстаивая привычной длинной шумной очереди.
Олег совсем опечалился, но изо всех сил старался не подавать виду, как сильно
