пустым желудком, не включая света, шатко отправлялся греметь кастрюлями на кухню. Набив желудок тем, что попадалось под руку, широко распахивал форточку, жадно выкуривал сразу две сигареты и так же на ощупь возвращался в спальню.
Тетя Вера спала на диване в зале, а Олег – в единственной спальне, отгороженный от супружеской пары широким платяным шкафом. Иногда ему казалось, что он своим присутствием мешает их интимным отношениям. Но у кого возникнет хоть малейшее желание, если рядом вместо пламенного трезвого мужа валяется ледяная, плюющая во все стороны сонная бесформенная глыба? Вадим и к Олегу, бывало, обращался за денежной поддержкой, и тот не мог отказать, видя его умоляющий слезливый взгляд приговоренного к вечным мукам каторжника.
Дарья относилась к Олегу безразлично, по-свойски, и он начал подозревать ее в совершенном безразличии к мужчинам.
Теперь же почти уже месяц Вадим находился в командировке на Украине, и тетя Вера совсем помрачнела и почернела от переживаний…
IV
Ранним субботним утром, когда солнце даже боковыми лучами еще не скользнуло в окно спальни, а только зажгло красный фонарь ослепительным отражением в окне соседнего дома, распухавший радужными бликами безвредной шаровой молнии, Олег почувствовал на лице неожиданное, неуходящее тепло, проснулся.
Тетя Вера шуршала вещами и пакетами в коридоре, и Олег догадался, что она собирается на дачу. Дарья еще в пятницу вечером уехала к матери в деревню.
Олег отвернулся от окна.
В прямоугольной раме, выкрашенной под медь, прямо на него взирало проретушированное черной тушью серьезное крупное, с двойным подбородком лицо покойного мужа тети Веры. Даже теперь под густыми мохнатыми бровями чувствовался его крутой норов, а тяжелый сверлящий взгляд, подчеркнутый густой качественной краской, не бледнеющей с годами, вызывал гнетущее чувство жгучего холода и вселенского одиночества.
Бесцельно коротать выходной, сидя в комнате и тупо пялясь в телевизор, замечая только мелькание лиц и цветных образов, ему не хотелось, и он напросился пойти вместе с нею. Тетя Вера сразу же согласилась, и не только из-за крепких молодых рук, но и из-за того, что рядом с Олегом в ней улягутся тревожные мысли о сыне…
На улице было еще безлюдно. Непрогретый воздух легким ветерком приятно щекотал ноздри. Длинный, разбитый тяжелогружеными машинами мост через спокойную неглубокую речку, уже бледно зеленеющую шевелящимися пучками водорослей у берега, осыпанный меловой пудрой соседствующего кирпичного завода, казался сказочно сахарным. А вдалеке, словно в тумане, вообще ничего не было видно, кроме черного жерла высоченной заводской трубы, нацеленной прямо в небо.
Растущие под мостом тополя тоже были покрыты ватными шапочками мела, отчего возникало ощущение невесомого движения по пухлым, опустившимся на землю облакам.
Шли молча. Олег – впереди, стараясь делать шаги
