а может быть, рачительных некогда хозяев и в живых уже не было, а пустые холодные домики все ждали и ждали их прихода темными, залитыми грязными осенними дождями окнами. Кое-где возвышались одни только голые ящики безглазых деревянных стен, наполовину обложенные почерневшим силикатным кирпичом: по всему было видно, что народ тянется из последних своих жил-силенок, чтобы облагородить до прихода смертушки спокойное тихое местечко дачника-огородника, где кроме пышного разноцветья, с Божьей помощью, зарумянятся скоро крутобокие мясистые помидоры, откроет настырные бусинки ерных и красных глаз смородина, а потом уже, к самой осени, дозреет и петровский подарок – картошка.
На заросшем молоденькими ивами бережку мизерного прудика, спасающего многоликий урожай при неожиданных недельных отключениях водопровода, неподвижно сидели два загорелых рыбака лет восьми. Лягушки раздували, как мыльные пузыри, зобы, и Олег засомневался, что в этом лягушатнике с желтой затхлой водой может водиться, кроме пиявок, и рыба. Но у мальчишек, видимо, было на этот счет совсем другое мнение, и они терпеливо взирали на вплавленные в неподвижную мертвую воду красноголовые шапочки поплавков.
Дача тети Веры оказалась ничуть не радостнее остальных построек и недостроек. Изгородь покосилась и осела, Олег с трудом открыл жалобно и протяжно заскрипевшую калитку, пропуская хозяйку вперед.
Маленький одноэтажный щитовой домик с позеленевшим местами шифером скрывал в своем выкрашенном белой краской нутре старый провисший двуспальный диван, застеленный непонятного цвета покрывалом, небольшой коричневый коврик с желтыми оленями над ним, которые кочевые цыгане продавали раньше пачками; облезлый раздвижной стол, накрытый куском свежей светло-синей клеенки, полбуханки не съеденного от усталости, задеревеневшего хлеба на нем; пару тарелок, ложек, вилок на металлической полке; серый халат на гвозде и садовый инвентарь, аккуратно сложенный в свободном от хозяйственной утвари углу.
– Ты посиди пока, подыши воздухом, а я помидоры полью, – сказала тетя Вера, накинув халат.
– Как это я буду сидеть! – возмутился Олег. – Я изгородь поправлю и ступеньки сооружу перед калиткой, а то и ноги переломать недолго.
Тетя Вера хотела что-то сказать, но Олег взял лопату и, не оглядываясь, шмыгнул на улицу. Он не слышал, как она вздохнула сокрушенно и, глядя ему вослед, задумчиво проговорила: «Дает же Бог…»
Солнце уже осветило всю крышу домика в изумрудных моховых кляксах и квадратик крылечка, когда Олег дорезал ступеньки в земле лопатой, сложил дерн к изгороди и спрятался в тень старой-престарой черешни, вытянувшей в небо длинные морщинистые ветки.
Тетя Вера обошла еще раз весь участок, проверяя, не случилась ли где неожиданная оказия, подошла к Олегу и устало опустилась на короткую, состоящую из единственной сосновой доски скамейку. Стащила с головы платок и старательно вытерла им потное лицо, так что оно тут же сделалось пунцовым. Поправив волосы растопыренными пальцами, она глубоко протяжно
