махорку» бойцам. Учиться так и не пришлось, потому что и в другой школе тоже был развернут госпиталь.
В конце октября выпал первый снег – как предвестник суровой зимы. Мы вместе с ребятами из нашего двора бегали, играли в снежки, и я с удовольствием ел рыхлый свежевыпавший снег. Мимо проходила случайная прохожая, которая сказала мне: «Вот поешь снега, заболеешь дифтеритом». Так и получилось. Вечером стало болеть горло, мама вызвала по телефону скорую помощь, она быстро приехала и увезла меня в детскую больницу на Косой линии Васильевского острова. Меня госпитализировали.
В больнице меня «как взрослого» поместили около окна, сказав при этом: «Будет страшно при обстреле, иди в подвал». Потом оказалось, что место очень удобное. Было видно, как на крыше фабрики-кухни (была такая на Большом проспекте) рвались снаряды, окрашивая вспышкой снег в розовый цвет (немцы, очевидно, били по Балтийскому заводу, но ошибались, допускали «перелет»).
Мама приходила ко мне каждый день, и в окно было видно, как она подходит по протоптанной в снегу дорожке, держа в руке сумку. Я заранее знал, что «ко мне пришли». В тот день снаряды ложились слишком уж близко, младших детей вывели из палаты в подвал. Я, как повелось, остался. Раздался взрыв, сопровождаемый вспышкой, я накрылся с головой одеялом, а когда стих шум, откинул одеяло и ничего не увидел: в палате висела сплошная завеса пыли. На моей и соседних кроватях из одеял торчали осколки стекол. Я решил, что пора идти в подвал. Первая мысль была: а не разучился ли я ходить, пока лежал здесь. Пошел между кроватями в коридор – там тоже все было усыпано осколками. Когда достиг конца коридора, на меня с распахнутым одеялом в руках выскочила какая-то тетка и закричала: «Он живой!» Укутала одеялом и понесла вниз.
Весь подвал был сплошь заставлен раскладушками, на которых лежали дети. Я услышал голос мамы: «Покажите мне его!» Я никогда не видел маму в истерике, врачи дали ей что-то выпить. Когда мама успокоилась, то сказала, что увидела мой угол обрушившимся от разрыва снаряда и уже не верила, что я жив. А до этого, когда ехала в трамвае по Большому, в предыдущий трамвай попал снаряд, и она видела «гору окровавленных трупов». Было от чего впасть в истерику! Но всё обошлось: меня скоро выписали. В следующий раз я попал в больницу с инфарктом в 2014 году, до того ни разу не болел.
Пока писал эти строки, подумал: почему? Вспомнил забавный случай. Читал в Манчестере (Англия) лекцию о блокаде. Среди вопросов, заданных мне, оказался такой: «А как в блокаду было с медицинским обслуживанием, были ли медикаменты?» Я ответил для себя неожиданно: «А в блокаду ленинградцы научились не болеть!» Это была правда. Отец в блокаду забыл мучившую его до войны язву двенадцатиперстной кишки, мама – свой ревматизм; да и других случаев заболеваний я не припомню. Слышал, что у блокадников выработался своеобразный иммунитет ко всем болезням. Видимо, сказалось постоянное нервное напряжение.
Наступила суровая, холодная и голодная зима. Закономерен
