посмотрела ему в глаза и спросила:
– Святой отец, да разве я не беднее этих людей? Я кушать хочу. Мне еда снится!
И это было чистой правдой – у большинства моих клиенток были работающие супруги, кроме того, у многих были родственники в деревне, к которым ездили за картошкой, яйцами и салом. Так отчаянно нище, как мы, жили только цыгане на Вишнёвой и одинокие старики.
Пастор, пожилой человек с добрыми глазами, посмотрел на меня очень серьёзно и сказал, чтобы я вечером приходила в трапезную с кастрюлей – теперь мне каждый день будут давать с собой ещё супа и хлеба. И действительно, теперь мы каждый день имели на ужин суп. Это здорово нас поддержало. Но гадать я не бросила, а пастор мне больше ни слова про это не сказал.
Он жил в нашем подъезде.
Рассталась с картами я только в семнадцать, когда мой организм стал требовать своего, и брат вывел меня на первую охоту. Не представляю, чтобы помогать «волку» решился любой другой человек. Может быть, дело в том, что после Буковины Пеко привык к дыханию смерти. Не знаю, откуда брат узнал про колбасу, но и этому он меня научил. Он охотился со мной два раза, а потом велел уходить. «Волки» живут сами по себе, таков обычай. Нам можно проводить немного времени в гостях, можно общаться с родственниками – хотя я с восемнадцати лет ни с кем из них не виделась и не разговаривала – но живём мы всегда сами по себе.
Дядя Мишка довёз меня до Праги, и я села на поезд до Будапешта. Денег теперь много, и я беру билет в двухместное купе-люкс. Поезд отходит в час ночи. Я еле уговариваю дядю не дожидаться со мной, а возвращаться в Кутна Гору.
Купе оказывается стилизовано под «золотой век» Венской Империи: бархат, красное дерево, кожа, позолота. Проводник, высокий плечистый еврейский парень, споро мне стелет и без звука исчезает за дверью. Поезд трогается, а соседнее место всё ещё пустует. Я скидываю кроссовки и принимаюсь раздеваться, швыряя вещи на пустой диванчик. Когда я уже собираюсь расстегнуть бюстгальтер, дверь скользит в сторону и в купе просачивается никто иной, как сэр Отважный Рыцарь. От неожиданности я так шарахаюсь, что больно ударяюсь бедром о край столика.
– Что вы, многорогий вас сожри, здесь делаете?! – шиплю я, поспешно прижимая к груди майку. Похоже, Батори имеет природное свойство мгновенно приводить меня в состояние тихой истерики.
Упырь поднимает руку, закрывая себе глаза. На его лице – самая светская улыбка.
– У меня билет в это купе. Я еду домой.
– Тогда где вы были раньше?!
– Болтал с проводником. Руку можно убирать?
– Что вы спрашиваете? Вы же подсматриваете.
– Я спрашиваю, потому что хорошо воспитан, – Батори опускает руку и садится на своё место. Мои куртку и свитер он перекладывает на столик. Я забираюсь под одеяло прямо в джинсах и демонстративно закрываю глаза. – Лилиана, вы можете на меня поглядеть?
