удивляйся. Именно посещает. Ей нужно получить языковой сертификат. Для этого необходимо сдать экзамены, а чтобы допустили к экзаменам, нужно ходить на лекции, да ещё следует заплатить за обучение. Такие у нас порядки, – развёл Вальтер руками. – Но ты– то знаешь, что Анжела прекрасно говорит по-немецки, и экзамен она обязательно сдаст. Это всего лишь неприятные формальности, заставляющие профессионала на какое-то время усомниться в своих лингвистических способностях.
Вальтер закурил. Я переваривал сногсшибательную новость, затмившую смысл нашей беседы.
– Анжела очень рада, что ты прижился в моём доме. Впрочем, этот дом не только мой, но и твой. Я хочу, чтобы ты это почувствовал. – Шмитц попросил Веру подать кофе. – Но более всего Анжела рада твоим успехам в живописи. Твоя будущая выставка в Германии – бесспорный успех.
Последнюю фразу Вальтер произнёс почти торжественно, с чувством особенного удовлетворения, вызванного его непосредственным участием в организации моей выставки.
– Сейчас я вижу свою задачу в том, чтобы оградить тебя от грязных, порой жестоких наплывов реальности и дать возможность полноценно заниматься искусством. У нас для этого существуют специальные фонды, которые выдают гранты молодым перспективным художникам. У вас же такие, как ты, брошены на произвол судьбы. Поэтому твоим меценатом должен стать я! – Вальтер решительно ткнул себя в грудь указательным пальцем.
Он позвал Веру и велел ей убрать со стола. Вечером он планировал спуститься к морю, но сначала хотел отдохнуть после дороги. Я проводил Шмитца до спальни (бывшей детской). На мгновенье он задержался в дверях и ещё раз молча заключил меня в свои могучие объятия, из которых я тактично выскользнул с пожеланиями приятных сновидений.
Я отправился к себе на третий этаж и с лестницы бросил беглый взгляд на Вальтера, который застыл в дверном проёме в переливчатых накатах мягкого дневного света, опоясавшего желтоватым контуром его тёмную однотонную фигуру. Не светловолосый ли мальчик с помятой фотографии застенчиво смотрел сейчас на меня, лихо взбегавшего по ступеням в отреставрированную мансарду?
Я поднялся к себе и рухнул на твёрдую тахту. Я слышал, как Вера мыла в кухне посуду и кто-то газовал на легковушке, пытаясь запарковаться в тесном дворе соседнего дома. Вальтер культурно похрапывал в своей уютной спальне. За его благодеяниями я чувствовал указующий перст моей матери. Она уже давно смирилась с тем, что я серьёзно болен абстрактным искусством, и сдерживать моё увлечение, переросшее из студенческой болезни в жизненный принцип, больше не могла.
Я лежал, уткнувшись носом в подушку, и пытался разгадать загадку тесного дивногорского мирка, в котором странным образом уживались равнодушная ко мне Стэлла и принципиальная Джулия – Одинцова. После отъезда Вальтера я собирался пригласить их на свой вернисаж, помня про сложное отношение Шмитца к малознакомым посетителям его дома. Но относились ли к таковым мои будущие гости?
На
