же, я рада, что теперь все наладилось, – ответила Анна с несколько холодной улыбкой.
Она поднялась с дивана и облокотилась на каминную полку, затеребила хрустальную подвеску люстера[14]. Анна умела держаться совершенно неподвижно и ненавидела людей, которые ерзают и не знают, куда себя деть, поэтому теперь ее суетливые движения казались чуть ли не проявлением страсти, и Эдди, зная об этом, с удивлением на нее уставился.
– И все-таки, – спросила она, – не считая денег – хотя я, конечно, понимаю, что это очень, очень важно, – отчего же ты так невыносимо себя вел?
– Ну, дружочек, с одной стороны, мне хотелось, чтобы ты была счастлива, а с другой – я боялся, что ты заскучаешь, если мы с тобой будем продолжать в том же духе и при этом ровным счетом ничего не произойдет. Понимаешь, мне случалось понаскучить людям. И я жил в таком кошмаре, что от тебя мне хотелось чего-то, для чего не нужно было бы прикладывать все силы, чего-то, что не даст мне свихнуться.
Анна еще сильнее затеребила подвеску.
– Тогда желаю тебе больше не видеть никаких кошмаров.
– Еще бы, дружок, ведь у «Квейна и Мерретта» моя жизнь будет райским сном.
Анна нахмурилась. Эдди отвернулся и стал глядеть в окно, выходившее на парк. Он расправил плечи, сунул руки в карманы, в общем, принял позу человека, стоящего на пороге новой жизни. Аквамариновые портьеры, перевитые бахромчатыми шнурами, сборились у него над головой, спадали на пол рельефными складками, театрально обрамляя его фигуру. Мир виделся ему надежнейшим, веселым местом. То было весной прошлого года: на каштанах у нее под окнами уже вовсю набухали почки, сквозь ветви посверкивало озеро, плавали лебеди, промелькнул одинокий алый парус, весенний свет лежал на всем как глазурь. Эдди вытащил руку из кармана, ущипнул тяжелую муаровую складку портьеры. Неосознанное, но враждебное движение. Анна услышала, как скрипнул муар у него под пальцами.
Анна ни на минуту не сомневалась, что Эдди мысленно старался опошлить все происходящее. Да, и еще он всем своим видом показывал, что его, мол, купили как товар, шлепнули на спину ярлычок: «Квейн и Мерретт».
Она сказала – легко, негромко:
– Рада, что тебе все нравится.
– Пять фунтов в неделю – только за то, чтобы быть молодцом и умницей! Кому же такое не понравится?
– Боюсь, что они ждут от тебя несколько большего. Я надеюсь, ты и вправду будешь работать?
– Чтобы не подвести тебя?
Она не ответила, и наступило молчание. Эдди обернулся к ней с самой своей убедительной, самой бессмысленной улыбкой.
– Иди сюда, взгляни на озеро! Вряд ли нам с тобой когда-нибудь еще удастся вот так полюбоваться им утром – у меня будет слишком много дел.
Чтобы доказать, насколько это все ее не трогает, Анна послушно подошла к нему. Бок о бок они стояли у окна, она сложила руки на груди. Но Эдди с непритворной беспечностью человека, не обращающего внимания на границы, взял ее под локоть.
– Я
Украшение для каминов и столов, которое было особенно популярным в викторианскую эпоху, представляет собой гибрид широкого подсвечника и вазы на высокой ножке; бывает хрустальным, золоченым, эмалевым, но обязательно с подвесками из хрусталя или дорогого стекла. Основное предназначение – улавливать и красиво отражать свет.
