и мог эксплуатировать бедноту при помощи раздачи скота на кабальных условиях»[50]. Такой же критике подвергались взгляды В.Ф. Шахматова, очень близкие к точке зрения С. Е. Толыбекова. Аналогичные споры велись не только в отношении казахов, но и других скотоводческих народов: монголов, арабов и т. д. При этом защитники тех или иных концепций, например, о земле или скоте как основе феодальной собственности, для подтверждения своих доводов использовали те же аргументы, что и при дискуссии о казахах, хотя эти аргументы одинаково несостоятельны в свете последних данных истории и этнографии.
Таким образом, рассмотрение только одной дискуссии подтверждает мнение о том, что у кочевых скотоводов отсутствовала монопольная феодальная собственность на пастбища и скот. Выше было показано, что монопольная феодальная собственность отсутствовала у монголов, казахов, туркмен, арабов. Это положение также подтверждается данными и о других скотоводческих народах.
К середине XIX в. значительная часть населения Южного Алтая – алтайцы и казахи – занималась полукочевым и кочевым скотоводством. Но и в их хозяйстве под влиянием различных социально-экономических причин постепенно стало намечаться сокращение и видоизменение экстенсивного скотоводства – симптомы разложения кочевничества. С 60-х годов XIX в. вследствие имущественного расслоения началось огораживание некоторых видов угодий и покосов. Большая часть населения стала кочевать уже на более короткие расстояния[51]. Уже в начале XIX в. в разных местностях Алтая появились различия в условиях землепользования. Жителям левобережья Катуни были указаны границы кочевий, хотя на правобережье такого ограничения не проводилось. Четких границ пастбищ между кочевыми группами не было[52]. В одном из источников об алтайцах говорится так: «Считая себя «одним народом», калмыки (алтайцы. – Г. М.) признают… что вся та территория, в пределах которой они живут… принадлежит всем им сообща, как одному целому»[53]. Еще в середине XIX в. это высказывание соответствовало реально господствовавшим поземельным отношениям; на Алтае зачастую не было земельных разграничений даже между отдельными волостями[54]. К началу XX в., когда до 1/5 части алтайцев уже осела и получило распространение товарное хозяйство, стали разграничивать и пастбищные угодья. Но это изменение коснулось не всех категорий земель. В общинном пользовании оставались все дальние отгонные пастбища[55]. Не ограничивалась свобода переселений на свободные места, где можно было поселяться и хозяйствовать. Источник отмечает случаи поселения на местах, фактически уже обжитых. Местные жители теснились, давая место переселенцам[56]. Пользование летними пастбищами определялось правом первозахвата. Но это право действовало только один сезон, и на следующий год этим пастбищем мог пользоваться уже другой скотовод. Точно так же выглядят поземельные отношения прошлого у алтайцев по полевым этнографическим
Л. П. П о т а п о в. О сущности патриархально-феодальных отношений… МНС, 1955, стр. 36.
«Горный Алтай и его население», т. I. «Кочевники Бийского уезда», Барнаул, 1900; вывод подтверждается и материалами Алтайской экспедиции кафедры этнографии МГУ, 1961 г. «Архив кафедры этнографии МГУ». [Рукопись].
«Горный Алтай…», т. I. «Кочевники Бийского уезда», стр. 129.
Там же, стр. 135.
Там же, стр. 137.
Там же, стр. 138.
Там же, стр. 141.
