align="center">12
Новый редингот
«ОДЕССКИЙ ГОРОДСКОЙ ТЕАТР
НОВАЯ ПРЕМЬЕРА!
«ЛАДНО»
Пьеса В. ЖАБОТИНСКОГО»
Новенькая красочная афиша висела на стене рядом с портретом Ионы Жаботинского, отца семейства. Под ней, сбоку, ближе к окну, был все тот же маленький письменный стол с книгами: Эдгар По, «Der Judenstaat» Герцля, «Сирано» Ростана, «Сага о Фритьофе» Тегнера, «Конрад Валенрод» Мицкевича, «История евреев с древнейших веков до настоящего времени» Греца, «Земство и самодержавие» Витте, Оскар Уайльд, Габриэле Д’Аннунцио, Ницше, Гауптман, Метерлинк. Тут же газетные гранки, чернильный прибор, узкие листы бумаги, исписанные ровным мелким почерком. На подоконнике стопка газет «Одесские новости», тонкая пачка газетных вырезок – статьи Жаботинского в итальянских «Раtriа» и «Avanti».
Стоя в одних трусах перед высоким напольным зеркалом, Владимир на голое тело примерял новый черный редингот, стильный удлиненный пиджак, модный в те времена. Мать Хава, или, если угодно, она же Ева Марковна, угольным утюгом гладила ему рубашку. Тамар, старшая сестра (а по-русски Тамара), штопала носок, натянутый на ступку.
– А она там тоже будет? – спросила мать.
– Мама, о чем ты спрашиваешь! – отозвалась Тамара. – Если б ее там не было, он бы нас позвал.
– Тебе не стыдно? – смутился Владимир. – А то я вас не звал!
– Звал, но не очень настойчиво, – ответила сестра (на самом деле ее звали Тамар – «пальма» на иврите).
– А кто она? – спросила Ева Марковна.
– Маруся Мильгром, дочка хлебника, – охотно сообщила ей Тамара. – Он когда-то с папой работал.
– Мильгром? – Ева Марковна подула на угли в утюге. – Так я его помню. Ицхак из Житомира, сын Айзека.
– Он теперь Игнац Альбертович, – сказал Владимир.
– Во как! – Мать подала Владимиру выглаженную рубашку. – Надевай.
Бережно сняв редингот, Владимир надел рубашку. Мать помогла ему застегнуть пуговицы и вдеть запонки в рукава.
Подавая брату заштопанный носок, Тамара заметила:
– Раз уж ты ради премьеры купил редингот, мог бы и носки…
– Ладно тебе! – сказала ей мать и спросила у сына: – Пьеса-то о чем?
– Из студенческой жизни, – ответил он.
– В стихах, – дополнила сестра. – Вчера ночью он ее переписал и главную героиню переименовал в Марусю.
– А ты откуда знаешь? – покраснев, возмутился Владимир. – Читаешь мои рукописи?
– Ты на кухне черновик оставил. Я думала: для меня, – невинно оправдалась Тамара.
– Ладно вам! – сказала мать. – Если в стихах, то Марусе понравится… – И, поцеловав сына в лоб, благословила по-еврейски: – Гот беншон ир!
А сестра напомнила:
– Хотя бы на сцене не выпячивай нижнюю губу…
13
