были усилены и концептуализированы выходцами из западнорусских земель. Функционализм устойчиво воспроизводился во взглядах церковных иерархов на социальную структуру, находя воплощение в проповедях и «словах» крупнейших ораторов церковной элиты России, от Стефана Яворского до Платона Левшина. В практическом отношении функционализм подчеркивал связь между добросовестным исполнением «должности», присущей каждой социальной страте (выделялось несколько крупных страт, различавшихся между собой по роду деятельности, – чаще всего упоминались воины, судьи, купцы, земледельцы, учителя) и воздаянием. Исполнение «должности» было вкладом индивида в «общее благо» и одновременно – исполнением долга перед Богом. Для иллюстрирования связи между «должностями» страт использовались органицистские метафоры политического тела или иной связанной системы, как в случае со Стефаном Яворским, уподоблявшим общество «четыреколесной колеснице многоочитой» из видения пророка Иезекииля. Служба – добросовестное исполнение военных, судейских, придворных «должностей» – вознаграждалась автоматизированным присвоением привилегий в соответствии с Табелью о рангах. Соответственно, будучи системой, социум представлял собой гармонию «должностей» и воздаяния.
Тот взгляд, который мы охарактеризовали как социологический (название опять-таки весьма условное), вырос из комбинации нескольких практических устремлений. Одна из них – это те трудности в комплектации военного и правительственного аппарата, о которых пишет И. И. Федюкин: в 30-е гг. XVIII в. ведущие администраторы Российской империи начали придавать все большее значение природной «склонности» офицеров и бюрократов, по-новому оценив возможности манипулирования честолюбием и «анкуражирования» наиболее способных с помощью ускоренного продвижения по службе. Этот взгляд на социальную структуру был менее справедливым (по крайней мере, в терминах функционалистского подхода, основой которого была уверенность в общей равноценности «должностей» и неизменном воздаянии за их исполнение) и в большей степени был основан на прагматическом факторе – зависимости службы от комбинации социально обусловленных качеств служащего. Манипуляции поддавались только учитываемые факторы; для службы, требующей особых квалификаций, в первую очередь – честолюбия и профессионализма, одного рвения было мало. Отсюда и расширенное понимание дворянской добродетели, универсального этоса, который сочетал – в теории, в идеальной модели! – служебное рвение, образованность, высокую мораль и был обусловлен социальным положением дворян. Когда-то дворянские предки получили за свою добродетель поместья; это позволяет дворянской добродетели устойчиво воспроизводиться наследственным путем, поскольку добродетельный дворянин способен хорошо воспитать и обучить детей и поскольку имущественный статус позволяет дворянам учиться и получать «изящные добродетели», необходимые не просто для выполнения конкретных социальных функций, но
