его нельзя назвать луной. Потерпи еще несколько дней, пока затянется рана. Нашим врагам не уйти далеко… Они идут пешком на Юг, и быстрые баты шехалисов нагонят их, как стрелы оленя. Они еще будут стоять у столба нашей прародительницы, прежде чем мы принесем их в жертву Матери Касатке.
Шаман замолчал, стараясь подобрать нужные слова. Он не любил торопиться, но и не хотел быть прерванным. Неожиданно он поднял свои выцветшие глаза на Чокто и участливо улыбнулся:
– Она с ними… Белая Птица еще войдет в твой дом и разделит ложе с сыном Касатки. Ведь ты не можешь забыть ее?
– Скорее я забуду как дышать,– вождь крепче сцепил пальцы.
Прошло несколько минут, во время которых знахарь набил трубку и, осветив ее дымом, протянул Чокто. За-тянувшись горьковатым кепик-кепик6, вождь медленно начал:
– Этой ночью мне было видение: отец пришел и сказал мне: «Мстить за свою кровь – это всё равно что связывать гнилую тетиву. Ты должен бороться с белыми лицами потому, что они не правы с нами… и никогда не ставь свой тотем на их говорящей бумаге, как это сделали племена на севере». А еще он сказал, что лучше умереть от пули белого, чем от его сапога.
И снова в темной бараборе жреца наступило молчание. Теперь Цимшиан держал в руках резную трубку; затягиваясь глубоко пахучим дымом, он не спеша выпускал его сквозь сжатые темные губы, наслаждаясь и смакуя. Сосредоточенный взгляд его не отрывался от острого лепестка пламени запаленного жирника – каменной плошки, наполненной расплавленным тюленьим салом. В черных глазах его отражалось пламя, но Чокто казалось, что в них отражался и плеск прибрежной воды, хлопанье орлиных крыльев, рев гризли, нежное воркование диких скальных голубей и синий дымок родных стойбищ.
Шаман, проведя ссохшейся ладонью по своим длинным седым прядям, вновь затянулся и, пустив дым под потолок, оживил разговор:
– Хочешь, я скажу тебе печальную правду, которую мне поведали духи?.. Я не скажу тебе много, но мои слова будут горьки тебе, сынок, как отвар полыни или осиновой коры.
Чокто не ответил, откинувшись к стене, затянутой оленьими шкурами. В глазах его была упорная и тяжелая мысль. За дальним медвежьим пологом робко и редко перешептывались жены старика, трещал разгоревшийся фитиль, пуская к верхней вытяжке черную витую струю копоти. Знахарь поправил костяной палочкой огонь и неожиданно продолжил:
– Твое видение совпадает с моим. Не пройдет и два-дцать зим, как множество белых придут в нашу страну. Я слышу их поступь, она подобна далеким раскатам грома.
По спине Чокто пробежал холодок. Его широкие плечи передернулись. Глаза потемнели, а тонкие ноздри непроизвольно затрепетали от гнева.
– Успокойся,– жрец протянул ему заново набитую табаком трубку.– Твое ухо пока не услышит их шаг… Но как говорили отцы наших отцов: «Время не стоит на месте, и ты, хочешь того или нет, движешься вместе с ним… даже
Кепик-кепик – индейский суррогат табака из коры красной ивы. Был распространен на севере Западного побережья Америки. (Прим. автора).
