Хотя должен согласиться, что, по большому счету, это то же самое.
– Но почему груши?
Часовщик пожал плечами:
– Мой старый учитель увлекался ботаникой, поэтому много лет назад я сделал для него такую грушу в подарок на день рождения, а потом не мог остановиться. Это вроде как делать оригами в виде лебедей.
Таниэль перевел взгляд на солонку, немного обеспокоенный тем, что слово «оригами», по-видимому, должно быть ему известно.
– Каких лебедей? – спросил он наконец.
– Вы не?.. – часовщик сделал лебедя из бумажной салфетки и осторожно подвинул его к Таниэлю, чтобы тот разобрал фигурку и понял, как она делается. Принесли чай, но Таниэль был занят изготовлением своего лебедя. Правда, у него получилось нечто, больше напоминавшее утку. Часовщик рассмеялся, приоткрыл окно и пустил обеих бумажных птичек плавать в луже, чтобы те присоединились к насторожившимся цаплям.
– О! – воскликнул часовщик и, наклонившись вперед, поймал скомканную газету, которая в противном случае попала бы в Таниэля. Он сделал это не торопясь, как будто подхватив в воздухе маленького паучка, и Таниэль не сразу понял, откуда она прилетела, пока не заметил стоящего в дверях мальчишку.
Паренек смотрел на Таниэля не отрываясь. Он был одет так же, как мужчины на крыльце, – в традиционное платье унылого цвета, с засученными рукавами, но выглядел при этом иначе. Взрослые мужчины имели угрюмый вид, у мальчика же взгляд казался застывшим, лишенным всякого выражения. По спине у Таниэля пробежали мурашки. Ему приходилось видеть такой мертвенный блеск в плоских глазах щуки, вывешенной перед входом в рыбную лавку. Мальчик медленно рвал пальцами следующую газету, у него выходили ровные, одинаковые по длине полосы.
– Ты промахнулся, – сказал часовщик.
Мальчишка огрызнулся в ответ по-японски. Таниэль не понял, что он сказал, но видел, что слова сопровождались резким кивком в его сторону.
– Это Англия. Здесь живет множество иностранцев. Мне кажется, тебя искал твой отец, шел бы ты к нему, Юки-кун.
– Юки-сан.
– Тебе всего пятнадцать. Лучше не торопись становиться взрослым – тебе ведь тогда не спустят и половины из того, что ты вытворяешь, – сказал часовщик. Таким тоном мог бы говорить школьный учитель: строгое внушение, высказанное нарочито спокойным голосом. Это заставило Таниэля взглянуть на Мори по-новому: он раньше полагал, что тот молод, но теперь понял, что японец гораздо старше.
Парень швырнул в них еще один комок из рваной газетной бумаги, но промахнулся, попав в крышку старого фортепьяно; плохо закрепленная крышка с грохотом захлопнулась, струны инструмента отозвались окрашенным в красное гулом. В нем слышалась гармония, несмотря на мешавший сквозняк. Затем раздвижную дверь с резким стуком швырнуло к стене и обратно, и мальчишка исчез. Другие посетители, сидевшие за столиками, замолчали; в комнате надолго повисла тишина. Таниэль заметил, что все они были белые, этот район не имел ничего общего с китайским
