виллами он выглядит бедно. Старая женщина пишет, пристроив большой блокнот на коленях. Несколько книг по истории на русском, немецком, английском, топорщась закладками, лежат на скамейке рядом…
А тысячи на две километров западнее этой дачи, по аккуратной, чистой улице большого города едет человек в не новом, но ухоженном «трабанте». Он едет внимательно и дисциплинированно, как, впрочем, и остальные водители вокруг; на лице – спокойствие и удовлетворение жизнью, он бессознательно мурлычет под нос, автоматически переключая скорости: «Майн шатц, майн шатц – матроз-ин-зее…» Мало кто теперь помнит эту песенку, когда-то служившую гимном эскадры тральщиков на Остзее – до самого мая сорок пятого года; да и сам ездок вряд ли вспомнит ее по заказу, а тут вот она как-то вынырнула на короткое время из памяти, и он напевает…
А в городе, в котором происходит пока действие, в двухместном номере гостиницы человек с трубкой в зубах порывисто встает со стула, на котором сидел перед пишущей машинкой, и делает несколько шагов по комнате.
– Мало, – говорит он. – Все не то. – Трубка во рту почти не мешает ему говорить: привычка… – Мне надо отыскать хотя бы одного живого человека… Только убей, не знаю как.
Молодая женщина, завершающая перед зеркалом сложную подготовку к выходу на люди (любой живописец пришел бы в отчаяние, если бы ему каждый день приходилось начинать и завершать одну и ту же картину, пусть – шедевр, он не выдержал бы, а вот женщины как-то мирятся), успокаивающе говорит:
– Найдем. Если не ты, то я.
– Н-да? Каким же это образом?
– Каждого, кто будет со мной заговаривать, я стану спрашивать об этом. Собирайся, пойдем обедать.
– Как будто в этом городе можно пообедать, – саркастически говорит человек с трубкой, но все же закрывает машинку чехлом.
– Попробуем просто спуститься в ресторан.
– И там все опять будут принимать тебя за мою дочь?
– Это неважно, – говорит она. – Все равно я тебя люблю…
Вот так живут в один момент времени разные люди. Связь между ними пока не ясна. Ее просто нет, этой связи. Но это – неподвижный срез. Время идет, и связь возникает.
IV
Итак, Лидумс улыбнулся, а я – нет. Хотя посмеяться над своей былой глупостью иногда бывает даже приятно: так подчеркивается пройденное с тех пор расстояние и хотя бы косвенно напоминается о своих нынешних достоинствах. Но даже думать о собственных добродетелях, настоящих или воображаемых, мне не хотелось; вообще я не желал думать о себе: самоанализ, по-моему – занятие для пенсионеров. А главное, мне как-то ни о чем сейчас не думалось.
Мы выбрались на поверхность без особой лихости: возраст берет свое, хочешь ты с ним считаться или нет. Кое-как отряхнули комбинезоны, пожмурились от света; после подвального мрака день казался ярким, хотя на дворе стояли сумерки и нудно моросило. Привезшая нас машина, почему-то крытый УАЗ медслужбы, ожидала поодаль, за уже выставленным оцеплением. По соседству
