подделкой чеков.
– Не будь с девушками таким сердитым, Dottore. Они тебя обожают. Верно, девушки?
– Мистер Роял, – сказала итальянка по-английски, – на этой неделе я смотрела ваш фильм три раза. Я плакала как ребенок.
По-английски она говорила медленнее, чем по-итальянски, более резко, менее мелодично, ее голос уже не напоминал пение флейты; судя по акценту, она много общалась с американцами.
– Моя фамилия – не Роял, – сказал Джек, подумывая о бегстве, – а Эндрюс.
– Он ведет двойную жизнь, – заявил Деспьер. – В свободное от работы время подыскивает места для размещения пусковых установок.
Девушки вежливо, смущенно заулыбались.
– Я искала другие фильмы с вашим участием, – произнесла итальянка, склонив голову набок, отчего ее волосы упали на плечо, – но оказалось, что никто не знает, где они идут.
– Они нигде не идут. Я не снимаюсь более десяти лет.
– Очень жаль, – с искренностью в голосе заметила синьорина Ренци. – Подлинно талантливых актеров очень мало, они должны работать.
– Я перерос эти забавы, – пояснил Джек. – Жан-Батист, позвони мне позже, и мы…
– Позже я буду занят, – произнес Деспьер. – Джек рассказывал мне о мистере Делани.
Он повернулся лицом к девушкам.
– О событиях столетней давности. Продолжай, Джек. Я уверен, девушки охотно послушают.
– В молодости, – заметила итальянка, – когда Делани делал эту картину, он был очень интересен.
– А сейчас? – спросил Джек.
– Я видела другие его ленты. – Девушка пожала плечами, как бы извиняясь. – Они скучноваты. В них много голливудского. Я не права?
– Не знаю, – сказал Джек.
«Похоже, в Риме мне придется постоянно заступаться за Делани», – подумал он.
– Теперь я редко хожу в кино, – добавил он, глядя на девушку с интересом.
Она была умнее, чем показалось Джеку вначале.
– Это произошло в Филадельфии в 1937 году, – напомнил ему Деспьер. – Ты играл в спектакле…
Джеку не нравилось присущее Деспьеру стремление делать из работы событие светской жизни; находясь в женском обществе, Деспьер, похоже, постоянно проявлял подобную склонность.
– Девушкам будет скучно.
– Я очень хочу услышать о Филадельфии тридцать седьмого года, – заявила светловолосая американка. – Мне исполнилось тогда десять лет. Это был лучший год моей жизни.
В ее сдержанной, печальной улыбке сквозило неприятное самоуничижение.
– А сколько лет было тогда тебе, cara mia[14]? – спросил Деспьер итальянку. – И где ты находилась в тридцать седьмом году?
– Два года, – с неожиданной застенчивостью ответила девушка. – Я жила в испанском городе Сан-Себастьяне. Если мистер Роял, извините меня, мистер Эндрюс, не хочет рассказывать
Моя дорогая (
