иционным учением Православия и во многом представляются спорными. Вместе с тем, никакого серьезного обсуждения и научного анализа данной работы уважаемого профессора богословия так и не было предпринято. В настоящем небольшом труде мы осуществили попытку внимательного рассмотрения богословских взглядов Осипова, изложенных в последней его книге. Невольно оказался затронутым вопрос и о методе его богословствования. Мы не ставили перед собой задачу разбора всех до одной глав книги Осипова, но обратились только к тем, которые, на наш взгляд, являются наиболее спорными и отличаются той новизной, которая многим кажется неприемлемой для православного христианина. Разбирая богословские воззрения Алексея Ильича и сопоставляя их с общепринятым учением Церкви, мы нисколько не претендуем на непререкаемость своих суждений. Мы только высказываем свое частное мнение, приглашая церковную общественность к продолжению обсуждения тем, затронутых в последней книге маститого богослова.
Глава 1
«Геенна»
В самом начале главы, говоря о геенне, автор пишет, что этот вопрос связан с учением Откровения о вечных муках грешников. «Что такое геенна? Каковы мучения в ней? Каков ее смысл и назначение? Вопрос этот волнует очень многих. И прежде всего он связан с учением Откровения о вечных муках грешников» – пишет Алексей Ильич в самом начале главы[1]. Однако в чем именно заключается это учение, и как оно раскрывается Священным Писанием, нигде в главе не говорится. Но и одна констатация того, что Божественное Откровение содержит в себе учение о вечных муках, вполне достаточна для того, чтобы идея вечного наказания грешников была воспринята верующим умом как непререкаемая истина. Ибо кто из верных станет подвергать сомнению то, что провозглашает Библия? Между тем, вся глава «Геенна» книги Осипова посвящена доказательству прямо противоположного, а именно, той мысли, что гееннские мучения имеют свою конечность.
Начинает Алексей Ильич свое доказательство с того положения, что все вероучительные истины Библии, возвещающие об аде, лишены объективного смысла и имеют чисто воспитательный характер. «Очень важно понять, – пишет он, – что Благовестие Христово носит характер воспитательный, нацеленный исключительно на преображение человека, обожение, а не наполнение его рассудка информацией о том мире»[2]. Это утверждение вызывает недоумение. С первых же своих страниц Благовестие Христово ставит нас перед лицом божественной тайны. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», – пишет св. Иоанн Богослов в своем Евангелии (Ин. 1, 1), и эти поразительно дерзновенные строки вводят нас в сокровенную область божественного бытия. «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин. 1, 18). Христианство призвано утолять духовный голод человечества, насыщать алчущий дух человека Божеством, отвечать глубокой потребности личности знать и любить своего Творца. Неожиданность христианства в том и заключается, что оно преподает человечеству не истины воспитательного свойства, но являет человеку Живого, вочеловечившегося Бога. Ограничивать Евангелие педагогическими соображениями – значит унижать тайну боговоплощения, низводить любовь Божию до уровня человеческого понимания и подчинять ее законам тварного существования. Во Христе Иисусе, с Его пришествием в мир, человеку стала доступной полнота боговедения. «Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины» (Ин. 1, 14). «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам всё, что слышал от Отца моего», – говорит Спаситель Своим ученикам (Ин. 15, 15). В этих словах выразилась нежная и бесконечно доверительная любовь Христа к человеку. Полнота и искренность божественной любви, как и всякой любви вообще, необходимо предполагает и полноту самоотдачи. Истинная любовь без остатка сообщает себя объекту своей любви. В противном случае она перестает быть любовью. «Кто любит Меня, тот соблюдает слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин. 14, 23). Можно ли после этих слов Христа настаивать на воспитательном характере Евангелия? Не погрешим ли мы в этом случае против безграничности божественной любви? Не умалим ли ее дара, уникального в истории человечества?
Возникает и другой вопрос: почему Осипов с самого начала выделяет именно воспитательный аспект евангельского учения? Ответ на этот вопрос содержится в дальнейшем ходе рассуждений популярного профессора. Из них мы узнаем, что начальный тезис о воспитательном значении Благовестил Христова необходим ему в рабочем порядке: он позволяет Осипову отвергать правдивость евангельских слов о вечном характере гееннских мучений. Он пишет: «…уста многих Святых Отцов повторяют слова Евангелия: да, для праведных будет Царство вечной радости, а нераскаянные пойдут в муку вечную…Хотя совершенно ясно, что Любовь не может совершить подобного, что здесь что-то не то»[3]. В этом месте нельзя не остановиться, чтобы не спросить нашего уважаемого богослова: «Вы и в самом деле полагаете, Алексей Ильич, что в Евангелии и у святых отцов “что-то не то”? Не вкралась ли в издание опечатка? Вы и вправду так думаете?
Осипов А. И. Из времени в вечность: посмертная жизнь души. М. 2011. С. 94. В дальнейшем в тексте сноски на это издание приводятся только с указанием страницы.
Там же. С. 96.
Там же. С. 96.
