варей высших.
136:5
Говорил Бог равным себе Богам:
Прекрасны и благословенны миры Ваши!
И силы в них Ваши, и законы в них Ваши, и каждая песчинка, и каждая капля,
И каждое существо в них прекрасно!
Теперь создам и я свой мир среди миров.
И вложу в него все лучшие силы Ваши, и лучшие законы Ваши.
А лучшие из лучших приумножу.
А лучших из детей Ваших превознесу Я в великие.
136:6
И превзойдёт Мой мир совершенством и красотой все Ваши миры.
Будете Вы, равные среди равных, ходить в Мой мир свободно, как ходил к Вам Я.
И будете любоваться Моим миром, как Я любовался Вашими.
И как славлю Я сейчас Ваши миры, так будете славить Мой мир,
Лучший из сотворённых равными среди равных!
* * *
Кажется, внизу, на дне ямы, что-то шевелилось.
Впрочем, это могла быть банальная иллюзия. Вызванная испугом, темнотой и неровным светом факелов. Примитивных, наспех скрученных из сучьев и промасленных тряпок.
Яма была довольно большая. Впрочем, и об этом тоже можно было судить только по первому мимолётному впечатлению, на невооруженный взгляд и в почти полном сумраке. Но сгущающаяся впереди непроглядная темень, гулкое эхо и тот небольшой пятачок внизу, на который хватало чахлого освещения, – всё это уверяло Альку, что яма просто огромна.
Если немножко вытянуть шею и выглянуть из-за края, можно разглядеть внизу её грубое каменистое дно. Оно было неровным, с торчащими повсюду острыми скальными выступами. Да ещё и завалено всяким хламом. По этим неровностям, по хламу металась тьма, то заполняя собой всё пространство, то вдруг отступая, когда тряпки фитилей с шипением и вонью разгорались чуть сильнее.
Глаза постепенно привыкали к темноте. Вот уже в ближнем углу, куда света падало немного больше, можно стало различить отдельные предметы. А иногда даже отметить кое-какие интересные детали.
Скажем, эти сапоги. Это сначала казалось, что сапоги, а сейчас хорошо видно, что это ноги в грубых грязных ботинках. Почему-то все чёрные, и ботинки, и ноги. Почему-то одни лишь ноги, без остальной части своего хозяина.
Чуть дальше – вовсе не корявая ветка, а металлический прут. Похоже, средних размеров пика, только согнутая в двух местах почти под прямым углом. А утолщение у одного сгиба (видно его плохо) вполне может быть кистью руки. Ну а что, если есть ноги, почему бы где-то рядом не быть и рукам?
Дальше сумрак становился совсем плотным. Разве что летучая мышь смогла бы разобрать, навалена там груда камней или это тела вперемешку с обломками оружия? А в самом дальнем углу, в средоточии тьмы, куда свет факелов не доставал вовсе… Что это было? Глаза? Или со страха показалось?
– Ну шо, певун, нравится новая квартира? Специально для тебя готовили, ага! – сказал толстый поселенец и почесал надорванное ухо со свежим кровоподтеком.
Алька это только услышал, смотреть не стал, чтобы поворотом головы не спровоцировать новый тычок под рёбра.
– Не баись, мы тебе даже ножик дадим. Или копьё. Хошь копьё? Ну а что, будешь обороняться! – второй поселенец звонко заржал.
Алька поглядел вниз. Одно копьё там уже было.
– Лучше инструмент мой верните, придурки.
На этот раз заржали оба. Тот, с надорванным ухом, по-приятельски обнял Альку за плечи. Сразу захотелось впиться ему зубами и в другое ухо, тоже надорвать для симметрии. Но Алька сдержался. Ему и после первого каждый вздох отдавался в рёбрах.
– Инструме-е-ент? – ехидно протянул корноухий. – А на что он тебе? Там-то?
– Так он его, небось, убаюкать хочет! Убаюкаешь его, а, певун?
Похоже, им это и вправду казалось смешным. Алька попытался пожать плечами, но локти были связаны так туго, что не вышло даже намёка.
– Кого это хоть, его? – спросил Алька, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и равнодушно.
– А вот сейчас сам и узнаешь!
– И познакомишься, ага! Не баись, певун, долго ждать не придётся. Он всегда бы-ыстро знакомится!
– И еще быстрей прощается!
Под новый взрыв хохота Алька получил увесистого пинка под зад и кубарем полетел в яму. Склон оказался хоть и крут, но землянист. Здесь было не так много острых камней и имелось некоторое количеством уступов,
